Аревик не видела себя со стороны (если, конечно, не считать картину волшебным зеркалом), но догадывалась, что больше похожа на младенца, какими их показывают в кино – мокрого, прилизанного и окровавленного. К тому же она не испытывала, ни злости, ни унижения – вроде, плеснули вином совсем не в нее, а в постороннего человека, и это даже смешно; как в комедиях, где люди весело падают в бассейны, жизнерадостно кидают друг в друга тортами и сидя в шикарных ресторанах, непринужденно поливают платья от кутюр разноцветными коктейлями.
– Ты, точно, псих, – пробормотал художник и решив, что дальше разговаривать с Костей бесполезно, повернулся к Аревик, – господи, девушка! Как же вы поедете домой?
– Поймай ей тачку и пусть катится! – Костя неуклюже вытащил бумажник, – на… как тебя там?..
Протянув руку, Аревик медленно вытащила купюру из его пальцев. В конце концов, ей действительно надо было каким-то образом попасть домой… или нет, такое объяснение пришло гораздо позже, а сначала ей безумно захотелось просто коснуться руки, превратившей ее в пусть нарисованное, но чудо. И она сделала это…
– Вам надо умыться, – предложил безымянный художник.
– А воды в сортире нет! Я полчаса назад ссать ходил, – ехидно проинформировал Костя, вновь наполняя стакан.
Опасаясь повторения событий, художник попытался заслонить Аревик собой. Он крепко держал ее за руку, и умом Аревик понимала, что о ней заботятся, но лучше б на нее вылили все остальное вино, чем закрывать портрет! Теперь она, наверное, сойдет с ума, глядя на себя в зеркало!..
– Вы простите его. Когда пьяный, он совсем дурной, – пояснил художник.
– Кто дурной? Я?.. – Костя попытался встать, но не смог.
– Пойдемте отсюда, – художник потащил Аревик прочь.
Она попыталась сопротивляться, но поскольку не могла объяснить своих поступков, сочла за благо подчиниться разумному, трезво мыслящему человеку.
– Подожди здесь, – художник оставил Аревик в дверях, а сам вышел на улицу в поисках транспорта.
На лице вино уже высохло, стянув кожу, но футболка оставалась еще влажной и противно липла к телу. Аревик закрыла глаза. Ей вдруг показалось, что никакого портрета не существует, а это ее собственные желания и мечты выплеснулись наружу красным вином. Вернее, это и не вино вовсе, а ее кровь, ведь не зря говорят, что «желания у нас в крови…»
– Идем, – художник прервал ее мысли, снова взяв за руку, – там Виктор стоит. Он тебя отвезет. Повезло, а то в таком виде и не остановится никто.
Аревик, будто сомнамбула, позволила вывести себя на улицу и усадить в машину.
– Куда едем, красавица? – скептически усмехнулся Виктор.
– Прямо, – нехотя ответила Аревик, – там я покажу.
– Ну, козел, – Виктор завел двигатель, – пока трезвый – нормальный человек, но я уж забыл, когда видел его трезвым, – перестроившись в нужный ряд, Виктор окинул попутчицу критическим взглядом, – да, лихо он вас разрисовал…
– Все ерунда, – Аревик смотрела в окно, представляя лицо, на портрете. Разве остальное имело какое- нибудь значение?..
Когда она вылезла из машины, две соседки, скучавшие на лавочке, мгновенно встрепенулись – наверное, в первый момент вино им тоже показалось кровью. Чтоб избежать расспросов, Аревик проскочила в подъезд даже быстрее, чем уехал Виктор, однако ужас, отразившийся на лицах, успел вернуть ощущение реальности. Портрет остался портретом. Впереди ее ждала квартира, наполненная безысходностью, а сама Аревик застыла в крохотном промежутке времени, находящемся на границе миров. Но куда можно деться, если все уже предопределено заранее?..
Захлопнув за собой дверь, она остановилась, взирая на привычное убожество каким-то новым взглядом. Совершенно непроизвольно представила, как
Аревик направилась в ванную. Электричество уже включили, и она внимательно рассматривала свое отражение в круглом зеркале. Показалось, что пресловутое пятно расползлось по всему лицу, делая его еще уродливее. Включила воду и начала судорожно тереть щеки. Раковина окрасилась розовыми потеками. Взглянула на свои руки, и неизвестно почему перевела взгляд на запястья, словно страшась обнаружить там порезы. Нет, она никогда не решится на подобное!.. Сбросила на пол футболку, лифчик, которые теперь уже вряд ли удастся отстирать, и склонилась под мощную теплую струю. «Крови» больше не было, но она продолжала стоять перед глазами кадром из фильма ужасов, завихряясь воронкой над сливным отверстием. Аревик сделалось жутко. Она резко выпрямилась, больно ударившись о кран.
К сожалению, снотворного у нее не было. Зато имелось множество всяких других лекарств, купленных в разное время и от самых разных болезней. У части из них давно закончился срок годности, но, может, это даже к лучшему. Стряхнув ладонями воду с лица, она вышла на кухню и достала коробку, служившую аптечкой. Представила, что ей придется съесть всю эту массу таблеток, шариков и капсул. Если б не портрет, ей бы, конечно, и в голову не пришла подобная мысль. Она б жила так, как привыкла жить, как ей предначертано свыше, но теперь, когда известно, какой она должна быть, ничто другое ее уже не устраивает и, значит, жалеть не о чем.
Аревик задумчиво рвала упаковки, бросая их на пол, пока на столе не образовалась веселая пестрая пирамидка. Внимательно взглянула на нее.
Высыпала в рот полную горсть и принялась тщательно жевать. Таблетки хрустели и ломались на зубах, будто сухарики (как-то она покупала их, поддавшись на рекламу). Воспоминание показалось таким далеким, что она даже не смогла припомнить вкус, зато сейчас во рту попадалось, то кислое, то горькое… и это ее последний, самый романтический ужин (конечно, если все получится так, как она задумала).
Закончив «трапезу», Аревик легла на постель, закрыла глаза и принялась считать несуществующих слонов. Интересно, сколько их должно уйти за горизонт, прежде, чем удастся оказаться с ними в одном измерении?..
Допив вино, Костя уснул. Его предыдущее агрессивное настроение ни в ком не вызвало желания будить его, а, тем более, доставлять домой. Охранник же категорически отказался оставлять его на ночь. Правда, потом все сошлись в понимании того, что талант имеет право на определенные странности. Костю оставили в подсобке и выключили свет, в тайне надеясь, что к ночи он проспится и самостоятельно уберется домой, но проснулся он только глубокой ночью.
Вернее, определить, что наступила ночь, он не мог, потому что окон в подсобке не было. Он долго сидел, пытаясь сообразить, где находится, хотя привычные запахи сразу подсказали, что ничего страшного не произошло. Ощупав потрескавшиеся подлокотники кресла и импровизированный стол, Костя вспомнил отдельные фрагменты вчерашнего вечера.
