Деревянный каземат

сразу меняла выражение лица (однако стоило моргнуть, она тут же исчезала).

…Наверное, так улыбается Джоконда, – подумал Костя, никогда не видевший подлинник Леонардо, – неужели это создал я? Каким таким вдохновением?.. – он осторожно коснулся пальцем щеки девушки, словно надеясь ощутить живое тепло. …Но это лишь картина – искусно положенный на грунтованный холст слой краски, и все… Костя вздохнул, почувствовав разочарование. …А прототип уродлив и примитивен. Но где-то ж должна существовать и такая натура, ведь наше сознание, есть трансформация чего-то уже существующего!..

Он задумчиво провел рукой по шикарным черным волосам. …Запустить бы туда пальцы, чтоб почувствовать мягкость и шелковистость!.. А еще ощутить их запах – наверное, они пахнут не краской, а чем-то другим… Снял холст и подошел к окну, пытаясь обнаружить хоть какие-то изъяны, но черты лица казались идеальными. …Природа не может создать такое совершенство – для этого нужно быть художником! Вот, только выражение глаз… То ли оно изменилось при другом освещении, то ли он не разглядел его вначале – они, вроде, изучали мир не с восторгом первооткрывателя, а с холодностью даже не психоаналитика, а, скорее, патологоанатома.

…Хотя, это ерунда, – решил Костя, – может же быть у нее именно такое настроение? А если ее развеселить?.. – подумал он, как о живом человеке, – нет, эту картину я не продам никогда… Подчиняясь внезапному желанию, поднес портрет к губам, намереваясь поцеловать, но вдруг сообразил, что это уже совсем глупо. Достал широкую вогнутую раму, на профессиональном сленге именуемую «корытом» – в ней портрет обрел законченность. Наверное, именно ее и не хватало девушке, потому что Косте показалось, будто взгляд карих глаз смягчился. Он так и подумал – «девушке», потому что с Аревик изображение даже не ассоциировалось; он и приблизительно не мог связать два эти образа! …Но начинал-то рисовать я ее!.. А куда тогда делось пятно на роже?.. Вот она, великая сила творчества! Может, душа у нее такая!..

Огляделся, куда бы поставить портрет, но единственный стол занимали, в беспорядке валявшиеся кисти и краски, а смятая постель в углу явно не соответствовала уровню гостьи. Вернулся в спальню и водрузил портрет на диван так, что райская птица подобострастно распласталась у невидимых, но, наверное, прекрасных ног девушки. …Здесь для нее самое место! Когда закончится выставка, я буду каждый вечер заходить и желать ей спокойной ночи…

Костя почувствовал себя обессиленным, и организм требовал привычного допинга. Заглянул в шкаф, где вместе с одеждой хранил припасы на те случаи, когда не желал спускаться вниз, но водка закончилась; да и тушенка тоже, а сигарет осталось всего две пачки. …Пора «выползать» в город. Наверняка в «Антикве» торчит кто-нибудь, кто составит мне компанию – на халяву выпить, наш народ не дурак… Костя быстро переоделся и засунув картину в черный непрозрачный пакет, вышел из комнаты.

* * *

Выходные для Аревик, как правило, пролетали незаметно. Утренний поход на рынок, стирка, уборка и в конце, когда сил уже не оставалось, телевизор. Она даже представить не могла, чем занимались по вечерам такие люди, как она, не имевшие, ни семьи, ни друзей, когда не существовало телевидения. Но сегодня все пошло наперекосяк. Оказывается, как легко почувствовать себя оторванным от цивилизации – достаточно просто попасть под «веерное» отключение электричества, и все. Ни стирки, ни уборки, ни телевизора… Раньше по выходным свет не отключали, но, видимо, городской бюджет не на шутку задолжал энергетикам.

Аревик выложила продукты в угрюмо молчавший, темный холодильник и уселась на стул, привычно достав сигарету. Придирчиво оглядела квартиру в поисках достойного занятия, но вдруг решила, что делать ничего не хочет. …Может, вообще, это знак свыше, а не «происки зловредного Чубайса»?.. Сознание быстро и с удовольствием переключилось на альтернативные варианты времяпрепровождения, но все они требовали наличия хотя бы одной из двух составляющих: либо свободных денег, либо приятного общества; и только один не требовал ничего, кроме, как вновь выйти из дома и доехать до… (она забыла название галереи) …до магазина «Детский мир»…

Всю неделю Аревик держала этот вариант в памяти, но как-то очень боязливо, словно стесняясь показаться нескромной и навязчивой, но теперь получалось, что ничего другого она придумать просто не может. …Или не хочу?.. Конечно, Костя не идеал мужчины, какие бывают в сериалах, но, с другой стороны, он не похож и на наших слесарей, этих дебилов… да разве недостаточно одного того, что он – настоящий художник(!) и собрался рисовать меня(!)?..

В каком состоянии давалось это обещание, Аревик специально старалась не вспоминать, но окончательно стереть память не удалось, поэтому чем ближе она подходила к галерее, тем сильнее проявлялся затаившийся внутри страх. …Конечно, чего только не обещают пьяные люди? Некоторые даже и не помнят потом… А наброски?.. Так он просто издевался! Сейчас обсмеет, типа, дура, с таких только карикатуры рисуют!..

Уже ступив на крыльцо, Аревик решила, что дальше не пойдет. Остановилась, делая вид, будто ошиблась дверью, но двое ребят, также желавших приобщиться к искусству, неожиданно подбодрили ее:

– Пойдемте, девушка, не пожалеете.

И Аревик вошла. Увидев ее лицо, парни сразу утратили к ней интерес, и отошли в сторону. Собственно, ничего другого она не ожидала, но уходить уже не хотелось – пестрый мир красок выглядел в сто раз привлекательнее лиц с городских улиц.

Оглядевшись, Аревик поняла, что картин на выставке не прибавилось. …Какая же я глупая! Неужто вправду можно представить, что я ему интересна? Ну, привезла его домой… ну, сбегала за пивом – так он же денег за это дал. Губы-то раскатала… – Она наконец отважилась подумать, что все- таки на что-то надеялась; и тут появился один из художников, присутствовавших на открытии. Аревик не помнила, как его зовут, но узнала сразу; причем, он разглядывал ее так пристально, что Аревик смутилась и не зная, куда деть взгляд, тихо спросила:

– Что вы так смотрите?

– Нет, Константин все же гений!..

Аревик повернулась к стене с мрачными ночными пейзажами, но художник усмехнулся.

– Тут просто хорошие работы, а твой портрет, гениален!

– Мой портрет?..

– А ты не видела? – взяв за руку, он потащил Аревик в подсобку, и она пошла, чувствуя, как учащенно забилось сердце.

Костя сидел в том же кресле, в котором прошлый раз собирался спать. В углу возвышалась гора старых стульев, а перед ним, на перевернутом плакате, красовался натюрморт из бутылки красного вина, поломанной на корявые куски палки копченой колбасы и двух помидоров; рядом с колбасой стояла картина, к которой Костя поднес стакан, будто надеясь, что с изображения протянется рука и чокнется с ним. Еще Аревик увидела пустую водочную бутылку и решила, что скоро Костя обретет то же состояние, что и в конце прошлого застолья.

– Глянь, кого я привел! – воскликнул художник.

Костя медленно повернул голову, но конкретной реакции не выразил. Как ни странно, но это было даже не обидно, потому что Аревик вдруг почувствовала – в данный момент ее гораздо больше интересует само произведение, чем автор. Она обошла кресло и увидела… увидела то, о чем мечтала всю жизнь! Мгновенно пропали, и слова, и эмоции; вернее, эмоции, может, и не пропали – просто она не могла выразить их. На какой-то миг ей открылась другая, неизвестная жизнь – открылась яркой вспышкой, исходившей с портрета. И это была ее жизнь!..

– На фиг она тут нужна?!.. – Костина голова пьяно наклонилась, потом он откинулся назад и с размаху плеснул вино прямо в лицо Аревик. От неожиданности та втянула жидкость в нос, закашлялась; багровые потеки расползлись по блузке, словно ей выстрелили в грудь. Брызги долетели даже до безымянного художника.

– Ты чего, охренел?! – тот попытался смахнуть их.

– А кого ты привел, козел? Это она, да?.. – Костя ткнул пальцем в оригинал, не шедший ни в какое сравнение с продуктом творчества.