Деревянный каземат

выкинет меня из Катиного тела!.. А как защититься от этого? Эх, спросить бы Анну, только вряд ли она захочет помочь после того, как я наплевала на ее советы. Хотя есть же простой выход! Надо попросить Вадима убрать портрет… а если раньше Катя любила его?.. Блин, все-таки я не она, но попытаюсь сыграть максимально правдиво… только кто б еще написал мне текст роли…

Благостная тишина и покой дома, накладываясь на проведенную в кошмарах прошедшую ночь, постепенно давали о себе знать; Аревик легла, поджав ноги и закрыла глаза. …Наверное, сон – такая маленькая репетиция смерти… Это было ее последней здравой мыслью.

…Из окружившей ее тьмы возникло ощущение города; потом подъезда, в который надо попасть и подняться на восьмой этаж. Аревик потянула дверную ручку – изнутри пахнуло строительной пылью (уж она-то прекрасно отличала бытовую пыль, которую можно стереть влажной тряпкой, от клубящейся в воздухе сухой штукатурки, забивающей глаза, нос и придающей коже мертвенно бледный окрас). …Зачем мне туда?.. Но решать этот было поздно, так как дверь захлопнулась, и Аревик почему-то знала – открыть ее невозможно. Подняв голову, она с удивлением обнаружила луну, тускло проглядывавшую сквозь облака. Достала зажигалку; вспыхнул крошечный желтоватый огонек, осветив грязные, ободранные стены, и… обрушенную лестницу. Вместо ступеней на протяжении нескольких пролетов торчал лишь тонкий каркас арматуры, ступить на который было полным безумием, но ведь ей непременно надо добраться до восьмого этажа!

Аревик осторожно подошла к лифту; нажала кнопку, надеясь на чудо, и чудо произошло! Под пальцем вспыхнула красная точка, и раздался зловещий скрежет – значит, кабина двигалась. Потом раздался глухой удар, створки разъехались и вспыхнул свет. Аревик настолько удивилась, что здесь может что-то функционировать, что успела сунуть руку, лишь когда двери стали закрываться. Коснувшись запястья резиновыми губами, створки боязливо отпрыгнули обратно, и Аревик вошла.

Двигался лифт рывками, да еще с таким звуком, будто кабина скребет боками по стенам шахты; потом движение замедлилось, и, в конце концов, лифт замер. Свет погас, зато открылись двери. Хорошо, что прежде, чем выйти, Аревик вновь чиркнула зажигалкой – внизу зияла пустота, а ближайшая уцелевшая площадка виднелась сверху, этажа через три. Лифт тем временем, без всякой команды и с открытыми дверями, стал медленно опускаться, причем Аревик знала – скоро трос оборвется, и кабина обрушится, похоронив ее в своем чреве.

Улучив момент, Аревик прыгнула и сумела схватиться за уцелевшие остатки перил, а лифт, обретя свободу, стремительно понесся вниз; потом последовал удар, взрыв и яркая вспышка осветила развалины, которые представлял из себя дом.

Перила стали гнуться, норовя сбросить ненужный балласт в бушевавший внизу огонь; Аревик вскинула голову, ища новую точку опоры и вдруг увидела на уцелевшем выступе… Катю.

…Но Катя – это я!.. А кто тогда стоит над бездной?.. Кто там ухмыляется, если я здесь?.. Аревик хотела закричать, но звуки застряли в гортани, и тут же навалилась непонятная тяжесть, мешавшая двигаться. Она дернулась всем телом, будто собираясь оттолкнуться от воздуха!.. Тяжесть исчезла, и Аревик открыла глаза – над ней склонилось незнакомое мужское лицо; испуганно метнулась взглядом – какая-то комната, какая-то мебель… зато ничего вокруг не рушилось… Судорожно вздохнув, ощутила, как колотится сердце.

– Катюш, что с тобой? – лицо улыбнулось.

Вместе с этой улыбкой стало возвращаться чувство реальности, только сердце никак не хотело входить в обычный ритм. Вадим держал покрывало, которое и показалось ей непомерным грузом.

– Катюш…

– Мне приснился кошмар, – Аревик с радостью слушала собственный голос, – уже второй день подряд…

– Завтра купим тебе успокоительное, – Вадим присел на край постели; Аревик тут же нащупала его руку, прижала к щеке и замерла, – Кать, а зачем ты картину отвернула?

– Какую картину? – Аревик напрочь забыла, что происходило до путешествия по разрушенной многоэтажке.

– Которая у меня на столе.

– Ах, ту… – вспомнив, Аревик чуть не брякнула: – Она ж живая! Но вовремя решила, что подобное объяснение выше человеческого понимания (а учитывая еще и предыдущие события, Вадим может просто счесть ее ненормальной), поэтому ответила с улыбкой, – мне взгляд ее не понравился.

– И чем же?

– Чем?.. – сознание Аревик работало не настолько четко, чтоб быстро придумать вразумительный ответ, – не знаю. Просто убери ее; повесь где-нибудь в другом месте.

– Ладно, – Вадим решил, что эксперимент не удастся, ведь если Катя не будет общаться с портретом – он не поймет их взаимоотношений.

– Расскажи лучше, чего ты так долго? – Аревик взглянула в окно на вечернее марево, постепенно превращавшееся в ночь.

– Ой, – Вадим махнул рукой, – картинами торговал.

Неожиданно Аревик сообразила, что ее дальнейшая жизнь заключена в одной из них. … Вдруг он продал и мой протрет?.. А кому? Что с ним сделают?.. Надо ж было предупредить его!..

– Как я и предполагал, совершенно бесперспективный бизнес, – весело продолжал Вадим, – толкнули мы с Иваном двенадцать работ за шестьдесят тысяч рублей. Не знаю, сколько времени потратил Константин на их создание, но я зарабатываю те две «штуки» баксов за два часа. А всего картин тридцать две, и остальные, прикинь, даже по тысяче рублей(!) никому не нужны! Я их отдал Ивану, так он скакал от счастья – ты б видела!.. Завтра еще поедем к нотариусу – заверять нашу сделку. Вообще, чудной он какой-то…

– Знаешь, – Аревик не интересовала судьба всех картин, – я ж была на Костиной выставке. В четверг, – она, точно помнила свой новый «день рождения», – мне безумно понравился портрет девушки – он висел чуть в стороне.

– Это последняя Костина работа.

– Ты случайно не догадался его оставить? – Аревик отвернулась, пытаясь скрыть волнение.

– Нет уж! Никаких портретов в доме не будет! Почему я должен каждый день глядеть на какого-то неизвестного мне человека, сама посуди?

Возразить Аревик было нечего. …Если только честно рассказать всю историю?.. Нет! Я – Катя, и должна оставаться ею до конца жизни! А, вот, последняя ли это жизнь?.. Подумать только, дерьмовый кусок холста может лишить меня всего!..

– Ты что? – Вадим тронул ее руку, – у тебя глаза какие-то стеклянные. Брось, все эти картины – пустое, – взглянул на часы, – лучше поедем куда-нибудь ужинать.

– Ужинать?.. – Аревик не хотела не только есть, а, вообще, не хотела ничего, пока не решит вопрос со своим «жилищем». Оказывается, ее сознание уже подготовилось к тому, что жить она будет вечно, а это могло означать только одно – в душе она окончательно превратилась в вампира. А тут все готово рухнуть, если какой-то придурок забросит ее портрет на чердак… типа, того придворного медика, с которым они общались в галерее.

– Не хочешь, не поедем. Мясо я не купил, но давай, сделаем по бутерброду, – продолжал Вадим, – у меня завтра тяжелый день. Буду проводить полную реорганизацию фирмы; хочу избавиться от всего, что тебе так не нравилось. Ты рада?

…Катя еще и лезла в дела его фирмы? Ей-то не все равно, как он зарабатывает деньги? Дура, блин!.. – Аревик внутренне усмехнулась, но сама проблема выглядела настолько чужой, что даже не подлежала оценке; тем не менее, она ответила:

– Конечно, рада.

После таких слов, по логике, полагалось, как делают в кино, обнять Вадима и поцеловать, прикрыв глаза. Аревик могла б это сделать, только час назад, а теперь ее настроение было совсем другим. Истинная цена вещей выясняется лишь когда их пытаются отнять – так и вечность, свалившаяся на Аревик в виде подарка, и ничем особо не проявлявшая себя, оказалась важнее того, на что люди тратят всю свою жизнь.

– Какая-то ты все же не такая, – Вадим вздохнул, – раньше ты мне нравилась больше.