Фантом

смотреть в зеркало, но там, кроме обычного интерьера прихожей и ее собственного испуганного лица, не отражалось ничего.

– Это галлюцинация, – произнесла она вслух, убеждая саму себя, – галлюцинация, и ничего больше. Ничего другого не бывает, и не может быть никогда!.. – тем не менее, первое, что она сделала, оторвавшись от батареи, положила маленькое зеркальце отражающей поверхностью вниз. И в тот же момент услышала шум падения из дальней комнаты. Бросилась туда, даже забыв про пистолет – две доски, которые она только что раздвигала, чтоб попасть на чердак, валялись на полу, и объяснить это она тоже не могла. Валя чувствовала, как у нее учащается дыхание и начинают дрожать руки, но озвучить версию, которая напрашивалась сама собой, не решалась – настолько это противоречило здравому смыслу и законам мироздания. Вновь забив комнату, как это делал Дима, она вернулась в прихожую.

Валя не верила в мистику, но глядя на перевернутое зеркало, сказала себе твердо:

– Он ушел, – и мозг вернулся к работе: …Если никакого бомжа не существует, то что это?.. Видение или галлюцинация?.. Но тогда речь уже идет о нарушениях психики… то есть, либо я должна поверить в привидения, либо согласиться, что схожу с ума. Замечательная альтернатива!..

Она прошла в кухню и поставила чайник. Несмотря на всю неординарность и даже абсурдность ситуации, Валя почувствовала ужасный голод. Еще бы, последний раз она ела в час дня, а сейчас была глубокая ночь! Но сама она давала этому совершенно другое объяснение – если у человека расстроена психика, нарушаются и остальные функции организма. Отсюда и такой невероятный голод. …Все правильно – я схожу с ума…

Ела она долго и вдумчиво, ища в себе еще какие-нибудь изменения, но не находила их. В частности, память работала четко – она помнила все, с самого детства и до последней минуты. Вкусовые рецепторы функционировали. Она не путалась в цветах и фигурах, говорила ясно и членораздельно, прекрасно себя слышала, и понимала, что говорит. Попробовала напеть свои любимые песни – она помнила их. Все было нормально и естественно, кроме этого черного человека, вышедшего из одного зеркала и ушедшего в другое.

…А, может, мне только кажется, что все нормально? Ведь никто не может подтвердить того, что я называю зеленым, именно зеленое, и ем я именно сыр, а не яйцо, например. И слова я произношу именно те, которые воспринимаю ухом, а не какие-то другие. Они звучат в моем больном мозгу!..

В одиночку она не могла решить этой проблемы, но и поделиться ею нельзя было ни с кем, кроме психиатра, обращаться к которому совершенно не хотелось, тем более, теперь, когда они помирились с Димой, и жизнь стала вновь налаживаться. Отложила недоеденный бутерброд и разревелась от бессилия, уронив голову на руки.

Выплакавшись, Валя решила, что не стоит саму себя производить в сумасшедшие, пока она не почувствует этого физически. …Ведь, если это действительно так, моя неадекватная реакция станет заметна окружающим, тогда уж, да – здравствуй, смирительная рубашка, а пока надо воспринимать все, как есть. Ведь многие люди не могут объяснить, как электрический ток бежит по проводам или откуда берется изображение в телевизоре, и от этого незнания не считают себя сумасшедшими. Значит, и я просто не могу пока объяснить, что это было за черное пятно, похожее на офицера в фуражке, только и всего. И не стоит из этого делать трагедии. Какое-нибудь объяснение такому явлению должно быть – нормальное объяснение, с позиций физики или, там, квантовой механики… – она успокоилась настолько, что даже решила спать. Разделась и легла, бесстрашно потушив свет.

Как ни странно, кошмары не мучили ее. Она повернулась на бок и просто заснула, утомленная физически и морально.

* * *

Когда поезд двигался по Украине, стало заметно теплее, и хотя в лесу снега оставалось еще достаточно, на откосах железнодорожного полотна он исчез совсем. Потом и в лесу стали появляться заметные прогалины с замерзшими коричневыми листьями, а на полях, среди бескрайней белой пустыни виднелись островки черной земли, которых постепенно становилось все больше, и сами они были крупнее и крупнее. Потом мокрый снег начал биться в окно, сползая по стеклу крупными каплями, а когда наконец-то поезд, дернувшись, замер, все услышали, как по крыше барабанит дождь.

По перрону, предлагая жареных кур и вареную картошку, сновали женщины в плащах – после морозной, заснеженной Москвы, это казалось почти нереальным.

– Город Киев, – объявил Андрей, вставая, – прогуляться никто не желает? А то следующая крупная станция – Бухарест.

– Там мокро, – лениво ответила Ира.

– И что? Зато тепло.

– Пойдем, покурим, – Дима сладко потянулся.

За время пути, периодически отрываясь от книги и бросая взгляд на спящего Андрея, он вдруг перестал испытывать к нему неприязнь соперника. Спящий человек всегда беззащитен. Дима смотрел на его чуть подрагивающие веки, приоткрытый рот и был даже благодарен за то, что тот не бросил их одних (он, вроде, забыл, что если б не Андрей, им вообще б вряд ли пришла в голову мысль тащиться в какую-то Румынию).

Когда мужчины выходили из купе, Ира тоже поднялась.

– Ладно, пойду за компанию.

Вагон опустел. Поезд стоял около получаса, и все высыпали на улицу, чтоб насладиться теплом. Дождь никого не смущал, тем более, он оказался не таким уж сильным.

– Надо было взять зонтик, – заметила Ира.

– Не думаю, что это актуально, – Андрей усмехнулся, – какой б там ни был юг, это все-таки Европа, а не Африка. С пальмами там проблема.

Все дружно закурили, спрятавшись под козырек киоска, где и без того уже стояло человек шесть. Воздух был по-настоящему весенним. Диме показалось, что это начало апреля (по крайней мере, таким оно выглядело дома).

– Ужинать-то мы будем? – спросил Андрей.

Хотя все не обедали, но от однообразного сидения есть не очень-то и хотелось.

– Наверное, – Ира неуверенно пожала плечами.

– Можно потом сходить в вагон-ресторан, но гарантий никаких, потому что народ гуляет до самой границы – это уж, как закон. Вроде, на той стороне водка не такая. Поэтому предлагаю, взять курочку, картошки, соленых огурчиков, пивка… можно водочки, – он посмотрел на часы, – давайте, сгоняю в привокзальный кабак – там спиртное ровно в два раз дешевле, чем в поезде.

– А выпивши, ничего? На границе проблем не будет? – по кино Дима представил суровых пограничников и дотошных таможенников (российско-украинскую границу они пересекли как-то уж очень формально – наверное, потому что поезд следовал транзитом в Европу).

– Какие проблемы?!.. Меня на этой границе за столько лет каждая собака знает. Ну, так что?.. А то ехать будет скучно, – Андрей выспался, повеселел и больше не хотел коротать время в тоскливой молчаливой компании.

– Я «за», – тут же присоединилась Ира. Видно было, что она все-таки нервничает. То, что дома казалось простым и понятным, по мере приближения границы, становилось все более туманным и неопределенным; сразу возникала масса вопросов, ответить на которые она не могла, и проще, казалось, ни о чем не думать до поры до времени.

– Тогда гляньте закуску, а я побежал, – Андрей тут же исчез в тоннеле, соединявшем пути с перроном.

– Постой тут, – приказал Дима, вновь почувствовав себя хозяином положения. Несмотря на дождь, он вальяжно подошел к тетке, над огромной сумкой которой клубился пар.

Ира наблюдала, как он торговался, как тетка передавала ему сверток с курицей, прозрачный пакет с картошкой, и подумала, что ничего плохого в том, что они едут, в любом случае, нет. В конце концов, пусть это будет их отпуск.

Сначала, правда, она хотела назвать его «свадебным путешествием», но потом решила, что это слишком претенциозно, тем более, никто из них к подобной формулировке и не стремился. Поэтому пусть будет отпуск, а они останутся в том статусе, в каком реально пребывают.