Дима хотел сказать, что тоже переживал в своем доме нечто загадочное и необъяснимое, поэтому готов поверить Андрею даже в большей степени, чем тот мог ожидать, но почувствовал, что от водки с пивом и мерного покачивания поезда глаза сами закрываются и удержать их можно, только вставив спички.
– Правда, пора спать, – сказал он рассеянно, – покурим?
– Пойдем. Кстати, ей тоже неплохо б лечь, – он указал пальцем на Иру, спавшую, сидя за столом и опустив голову на руки, – завтра у вас долгий день.
Дима постелил на верхней полке и наклонился к Ире.
– Спать пора.
– Который час?.. – она недовольно подняла голову.
– Почти одиннадцать. Ложись по-человечески.
– Угу, – Ира покорно кивнула и сонно пробормотала, – выйдите, я переоденусь.
Когда Дима с Андреем вернулись, она уже вытянулась на полке, отвернувшись к стене.
– Кстати, где ваши паспорта? – спросил Андрей.
– У меня в куртке, а что?
– Да если погранцы будут свои, чего вас будить, а мне с таким грузом все равно не спать.
– Возьми, если надо, – согласился Дима, уже лежа под одеялом. Глаза его закрылись. Он отвернулся от яркого света и почти мгновенно заснул.
Ира проснулась ночью. Она слышала, как противно заскрежетав, поезд остановился. Захлопали двери, и в коридорах послышались тяжелые беспорядочные шаги. Еще она видела, как Андрей вышел, на мгновенье впустив в купе свет, и снова стало темно. Какой-то мужчина громко возмущался, что не знал «этих дурацких правил». Дверь их купе снова открылась. Сквозь прищуренные ресницы Ира видела силуэт человека в форме. Он включил фонарик, осветил спящего Диму. Ира знала, что не везет ничего незаконного, не нарушает никаких «дурацких правил», но почему-то все равно становилось страшно – как всякий раз, сталкиваясь с безграничной властью, сразу чувствуешь себя беспомощным и беззащитным.
Луч фонарика ударил в лицо, но она только плотнее сомкнула веки.
– Леш, брось ты, это лохи, – послышался голос Андрея, – я уже прощупал их. Им кажется, что в Европу едут – даже тушенку не везут. Что жрать будут, неизвестно – думают, сейчас им тут VIP-сервис предоставят.
Ире стало обидно, зато на Лешу фраза подействовала благотворно. Выключив фонарик, он усмехнулся:
– Наивные чукотские дети. Где у них паспорта, знаешь?
– Возьми в кармане куртки.
– Что я, по карманам шарить буду? Я – пограничник. Мое дело штампы ставить.
– Кстати, таможни что-то не видно?
Приоткрыв глаз, Ира видела, как Андрей достал из Диминого кармана паспорта.
– А их и не будет. В четвертом вагоне серьезная контрабанда. Они все там.
– Чего везут? – деловито осведомился Андрей.
– Из газет узнаешь, – Леша засмеялся.
Ира видела, как силуэт пограничника сделал отметки в паспортах и вернул их Андрею. Вышли из купе они вместе. Ире очень захотелось курить, но она боялась попасться кому-нибудь на глаза, и решила не вставать, пока поезд не тронется.
В вагоне стало тихо; только слышно было, как снаружи гремят чем-то металлическим, и от этого все вокруг вздрагивало. Она чуть-чуть отодвинула занавеску и с удивлением увидела, что вагон поднялся над землей метра на два, и повис в воздухе в неестественном, парящем состоянии. Быстро задернула шторку, испугавшись непонятно чего.
Минут через десять стук стал реже. Ира почувствовала, как вагон плавно опускается, и совсем было успокоилась, но тут вновь захлопали двери и вновь по коридору загрохотали шаги, только язык, на котором разговаривали люди, был незнакомым.
А Андрей не возвращался; и паспортов у них не было (Ира видела, что он так и не положил их на место). Она с ужасом подумала, что будет, если сейчас зайдут румыны. Что она сможет им объяснить без языка и без документов? Но никто не заходил, даже дверь ни разу не открылась. Суета стала утихать; шаги смолкли. Ира подумала:
Но Андрей наконец вернулся и присел на полку.
– Румыны не заходили, – тихонько проинформировала Ира.
– А чего им заходить? – Андрей усмехнулся, – они все шкуры продажные. Два блока «Marlboro», бутылка коньяка, и они вообще никуда заходить не будут, – чуть приоткрыв дверь, он взглянул на часы, – спи, ночь еще. Зато мы уже по ту сторону границы, – и он зашуршал своей постелью. Потом Ира слышала, как звякнула о столик пряжка его ремня. Андрей лег, и стало совсем тихо, только за стенкой вагона раздавались какие-то команды на чужом языке.
Ира подумала, что теперь так будут разговаривать все, а русскую речь она услышит только, когда все это закончится. Снова отвернулась к стенке, и в это время вагон качнулся и начал плавно набирать ход.
Однако сон ее оказался недолгим. Как только забрезжил рассвет, она снова открыла глаза. Поезд плавно покачивался, и это было такое приятное ощущение, что хотелось ехать долго-долго, и чтоб вообще не было никаких станций. Свесила голову вниз и увидела, что все еще спят. На столе веером лежали три паспорта, стояли пустые бутылки, и лежала одна картофелина в жирном целлофановом пакете. Ира приоткрыла шторку, в надежде увидеть зеленеющие поля, и на секунду зажмурилась, думая, что это мираж – насколько хватало глаз простиралась бескрайняя снежная равнина. Ни кустика, ни деревца, ни прогалинки, только снег, и лишь у самого горизонта брели три черные одинокие фигуры в высоких шапках. Она не могла рассмотреть, мужчины это были или женщины, но брели они печально и уныло; брели в никуда, потому что даже из окна поезда не виделось никакого человеческого жилья.
Зрелище показалось настолько ошеломляющим, что Ира непроизвольно прикрыла ладонью рот, чтоб не вскрикнуть. Первая мысль была, что поезд развернули, и он едет обратно в Москву, но такого же не могло быть!.. Она смотрела на первый в своей жизни румынский пейзаж, пребывая в ужасе и полной растерянности, а поезд уносился вперед – фигуры скрылись из вида, и перед глазами по-прежнему растилась замерзшая пустыня, которую тем, несчастным еще предстояло пройти.
Утро не принесло Вале ничего нового и неожиданного. Она выспалась и лежала, лениво щурясь от яркого солнца, заглядывавшего в окно. Потянулась. Первые минуты после пробуждения всегда самые сладостные – сознание еще не включилось в обычный ритм, связанный с решением насущных проблем, с переживаниями, оставшимися со вчерашнего дня и прочей житейской галиматьей, заполняющей наше существование. Было так хорошо просто лежать, ощущая себя заново родившейся для того, чтоб наслаждаться жизнью.
Тем не менее, она все-таки вылезла из-под одеяла. С касанием пола, стали медленно возвращаться события вчерашнего дня, но сейчас они не имели такой мрачной окраски. Валя совершенно не чувствовала себя сумасшедшей, и ей сделалось смешно оттого, что она могла так о себе подумать.
