Афинский яд

— Записывай все, что говорит Марилла, только отступления пропускай, — велел Аристотель. — Пиши: «Это была моя идея. Мы хотели только одной единственной смерти — смерти Ортобула».

— Совершенно верно, — подтвердила Марилла. — Убийство Эргокла не входило в наши планы. Но, в конце концов, он стал просто невыносим.

— Я знаю, как был убит Эргокл, я нашел его тело в канаве, — сказал я, поднимая глаза от таблички. — Полагаю, сначала ты дала Эргоклу питье, которое не убило, а лишь одурманило его. Вот почему барашек, которому достались остатки, спал-спал, но все-таки снова встал на ноги. А потом твой Филин свернул коротышке шею.

— Я ни слова не скажу про Филина, — заявила Марилла. — Самого убийства я не видела. Надо было получше спрятать тело, а в канаве оно не могло не привлечь внимания!

— Но ты собиралась убить Ортобула? Прежде всего, ты заманила его сюда, верно?

— Да. Здесь, разумеется, было гораздо чище и уютней. Ликена к тому времени уже уехала. Был у нее один прислужник — юноша-вольноотпущенник, которому она поручила приглядывать за домом, но он занемог и отправился домой к матери. Несчастный болван! Что же касается соседей, те Ликену совсем не знали. Просто видели, что какая-то женщина входит и выходит из дома. Надевая черный парик, я превращалась в «Ликену» и жила чужой жизнью. А иногда просто приходила, якобы по поручению Ликены, забирать письма и всякое такое.

— Итак, ты заставила Ортобула прийти сюда.

Она снова рассмеялась, но на этот раз не звонким, а низким, горловым смехом:

— Это было нетрудно. Я, Марилла, рассказала Ортобулу, что есть, мол, одна роскошная гетера, которая спит с Филином, но сохнет по нему. И эта несчастная чернокудрая красотка не может придумать, как бы с ним познакомиться. Я сказала, что моя любовь так сильна, что я не стану ревновать и доставлю им с женщиной это удовольствие. Я умоляла его прийти ради нее. Всего один раз. Он пришел, и оказалось, что, кроме меня, в домике никого нет. Я надулась и заявила, что ради любви со мной он никогда бы не вышел из дома. Мы занялись любовью — прямо среди бела дня, — а потом Ортобула ждала небольшая трапеза.

— Отравленная?

Она кивнула:

— Это был чудесный полдник, хоть и отравленный. Я подсыпала в еду снотворное, дабы облегчить Ортобулу страдания. Но конейон, смешанный с маком, да еще после обильной трапезы — это оказалось чересчур. Потому-то его и начало рвать. Мое снадобье нужно принимать на пустой желудок, предварительно опорожнив мочевой пузырь и кишечник. Впрочем, последнее он, к счастью, сделал, прежде чем в последний раз сесть за стол.

— Так он умер здесь?

— Да. С ним даже не пришлось все время сидеть. Я сказала, что он злоупотребил едой, развлечениями, возможно, вином, и ему просто нужно лечь и хорошенько отоспаться. — Она сухо рассмеялась. — Вот он, наверное, удивился: заснул в этой старой развалюхе, а проснулся на брегах Стикса. В общем, Ортобул пошел спать и скоро захрапел, а между тем его конечности потихоньку деревенели. Дыхание становилось все более затрудненным и, наконец, остановилось совсем.

— Как вы перевезли тело туда, где его потом обнаружили?

— Фи… мой сообщник остался дожидаться его смерти. И вот, когда он был совершенно уверен, что все кончено, то погрузил тело на мула, а сверху навалил всяких вещей, якобы груз.

— Масло и уголь?

— Нет. Овечьи шкуры и что-то еще.

— Теперь понятно, почему тело находилось в таком странном положении! — воскликнул я. — Можно было подумать, Ортобул умер, делая сальто. А его, значит, просто перекинули через хребет мула: голова на одну сторону, ноги — на другую.

— Понятно также, почему кровь прилила к голове, — прибавил Аристотель. — Но вот что я хотел бы уточнить, Марилла. Ты отравила Ортобула здесь, среди бела дня, потом, ближе к вечеру. Филин повез тело в тот дом по соседству с борделем Манто. Когда они прибыли на место, надо полагать, уже темнело. А ты, между тем, отправилась домой и тихо сидела в особняке Ортобула. Но чтобы на тебя не пало подозрение, ты придумала этот трюк со временем, воссоздав живого Ортобула, который говорил с младшим сыном в полутемной комнате.

Марилла виновато промолчала.

— Это было весьма искусное представление, — заметил Аристотель. — Мы знаем, что вы с сообщником взяли статую и положили ее под одеяло, а потом кто-то из вас шептал. Я полагаю, это был твой второй сообщник.

— Должно быть, Артимм, фригиец, — догадался я. — Кто-то из вас изобразил сонный голос Ортобула. Одного не понимаю, почему нельзя было кому-нибудь лечь на кушетку? Зачем все эти сложности со статуей?

Марилла вздохнула:

— Ты рассуждаешь, как господин, — сказала она. — Раба, которого найдут валяющимся на кушетке хозяина, ожидает ужасное наказание — за неслыханную дерзость! А если на кушетке лежит статуя, кара не будет такой суровой. Объяснений сколько угодно: «Это просто игра», «Я положила ее сюда, чтобы поискать пауков» — и так далее. Впрочем, все оказалось труднее, чем мы предполагали. У Артимма отлично получилось изобразить голос Ортобула, но потом его позвали, и он ушел, а я уронила статую. Она так сильно пострадала при падении, что пришлось ее выкинуть.

— Ее нашли, — коротко сказал я.

— Я боялась, как бы отсутствие статуи не бросилось в глаза, — продолжала Марилла, — хотя и рассчитывала на то, что скоро в доме поднимется страшный переполох, и всем станет попросту не до того. Потом было погребение, потом еще что-то, в общем, про нее забыли. Лишь много позже Критон велел принести со двора мраморных нимф и поставить в андрон. Так на месте Коры оказалась эта уродливая скульптура.

— Скажи мне вот что, — попросил Аристотель. — Как тебе удалось заручиться поддержкой фригийца-привратника, заставить его говорить за Ортобула? Он знал про убийство? Он был слепым орудием или хотел отомстить за то, что его продали и заменили рабами Гермии?

— Я не стану ничего говорить о других, — упрямо сказала Марилла. — Должна признаться, Филин оказал всем нам огромную услугу, убедив Критона, что домашние не имеют отношения к смерти его отца. Он заявил, что только слабак отдает своих рабов в руки палачей. Потому Критон и не позволил пытать нас, старых рабов Ортобула. Пытали только Артимма, в самый первый день после убийства Ортобула. Но совсем чуть-чуть — слегка защемили суставы клещами, да несколько раз хлестнули веревками, ему удалось выдержать. Критон все равно не желал слышать ни о ком, кроме Гермии.

— Вы перевозили труп на муле, — задумчиво проговорил Аристотель. — Это был мул угольщика? Ты ведь, насколько мы знаем, дружна с Эфиппом.

Женщина кивнула:

— Он принимался заигрывать со мной всякий раз, когда приходил в дом Ортобула. То за руку возьмет, то начнет лезть с поцелуями. Глупец! Но Эфипп ничего не знает, честное слово. Я просто заплатила ему за мула, сказав, что в доме затевается большая уборка, он и поверил.

— И зная, сколь полезен может быть этот человек, ты обратилась к нему, устраивая побег Клеофона, так?

— Нет. Разумеется, нет. В мои планы побег Клеофона не входил. Отнюдь. Но я сразу поняла, что его, наверное, приютил Эфипп. Мальчишка всегда был помешан на мулах. Это пришлось весьма кстати. Эфипп послал его ко мне — к Ликене, — и мы с Гермией устроили его побег, с помощью Манто.

— Гермия, — я снова отложил табличку и спросил напрямик: — Ты с самого начала рассчитывала на то, что Гермию обвинят в убийстве Ортобула?

— Честно говоря, нет. Так странно. Теперь-то я вижу, что все получилось даже лучше, чем я предполагала. Судите сами, сколько лишних хлопот я себе создала, лишь бы убить Ортобула вне дома. Мы решили избавиться от него по-тихому и сделать так, чтобы тело нашли в другом — совершенно другом — месте. В идеале все должны были подумать, что он принял яд у Манто. Или, на худой конец, в доме по