упоминать, но раз ты, эстлос, спрашиваешь… Часть из них появлялась у Панатакиса, но другая часть нападала сразу же на Иеронима, нередко под тем или иным предлогом проникая во дворец Лотте, либо же ожидая под воротами и вскакивая в выезжающую с паном Бербелеком виктику. Иероним даже пугался, какие же сплетни распустил о нем Анеис; глядишь, кто-нибудь еще пожелает его похитить ради выкупа! Или же Абеля, либо Алитею! Именно такими были александрийские обычаи, именно так велись здесь дела: из принуждения, насильно, на грани мошенничества. Равноправные общества были редкостью. Богатство было связано с кровью и морфой сильнее даже, чем на севере, в Европе. Как будто бы и вправду южная аристократия сохранила в собственной Форме больше той самой первобытной хищности, которая возвела их предков на вершину общественной пирамиды.
Тем не менее, среди этой массы финансовых обманщиков попадались люди с задумками, достойными внимания. Наткнувшись на дело, обещающее прибыль, его необходимо было перехватить без каких-либо угрызений совести и вести самостоятельно. Потому-то, к примеру, пан Бербелек закупил для НИБ экспериментальную ювелирную мастерскую (где пробовали шлифовать драгоценные камни с острыми углами и ровными плоскостями), цыганский завод рубии, выплавляющий в огромных количествах трансмутированный металл рубина, а так же производство алкимических ядов, которые должны были значительно повысить урожайность во время очередных разливов Нила. В этот же полдень он договорился встретиться, среди многих других, с изобретателем пироматона, позволявшего получить в плавильных печах до сих пор недостижимые температуры, благодаря чему, наконец, появлялась возможность пурификации Материи до чистейшего
Он подловил себя на том, что весьма обширно рассказывает обо всех этих проблемах сыну, когда стояли в тени под навесом тира мастерской демиурга Яна Ормаса, ожидая невольников с очередной парой кераунетов.
— Ммм, если бы это было правдой, тогда можно было бы делать легкие доспехи, настолько стойкие, чтобы удерживать пули, — сказал Абель, взвешивая в руках замечательный, весь разрисованный кераунет с резьбой и дулом длиной в три пуса. — И тогда Хоррор со своим гидоровым графитом может идти к черту!
— Заметь, что из само-стихийной, воистину чистой стали можно было бы изготовлять более легкие и более мощные кераунеты. И подумай только о периседерах! — Пан Бербелек поднял кераунет к глазу и быстро выстрелил, пока тяжесть оружие не сделает прицеливание невозможным. Грохот ударил в уши, приклад в форме морды бегемота ударил в плечо с силой, достойной этого морфезоона. В тире имелись подпорки под стволы с регулируемой высотой, но ведь на джурдже они будут стрелять не так — нужно подбирать оружие к возможным условиям. Опуская бегемотовый кераунет, Иероним громко застонал. Раб Ормаса забрал тяжелое оружие.
— Завтра приведу Алитею, ей нужно подобрать что-нибудь под свои силы, — сообщил Абель.
Пан Бербелек невольно скривился.
— Что? — отшатнулся Абель. — Думаешь, она не справится?
— А она хоть когда-нибудь держала кераунет в руках?
— Нет. Как и я. Я ее научу. Тут ничего сложного нет.
— Охотнее всего, я бы оставил ее в Александрии.
— Смеешься? Эстле Амитасе едет — так как ты желаешь удержать Алитею?
— Эстле Амитасе. Ну да…
— Так почему бы Алитее и не справиться? Потому что она самая младшая? Так ведь племянница Верониев ненамного старше, а ведь ее ты берешь, правда?
— Да пускай Веронии скорпионов и кормят, какое мне до них дело. Я беспокоюсь про Алитею. Одно дело салоны Александрии, и совсем другое дело — дикие джунгли какоморфной Африки. Давай предположим, что в какой-то неприятный момент она запаникует… Так что, держать ее все время в лагере?
— Знаешь, иногда нужно рискнуть, чтобы Форма могла определиться, направиться в ту или иную сторону.
— О-го-го! Пан Лятек прочитал книжечку!
Абель широко усмехнулся, в тени блеснули его белые зубы.
— Ты про Алитею не беспокойся, еще может оказаться, что она и вправду остается в Александрии, и тогда будешь жалеть, что она не едет с нами.
— Погоди, погоди, о чем это ты… Тот самый арес Моншебе, так?
— Ой, я там знаю! Лучше спроси у своей Шулимы.
— Клянусь яйцами Дзеуса, если внезапно я сделаюсь дедом…!
— Что нет, то нет, черные травки она пьет каждый месяц.
— Вообще не желаю этого слушать!
Абель рассмеялся, подкинул кераунет, прицелился и нажал на курок. Загрохотало. Кажется, он даже попал в мишень.
«
И чего это я сделался таким пугливым? — ворчал он про себя, идя через дворцовый сад, погруженный в теплой, сырой темноте. Мимо него прошел молодой гампарт, зеленые глазища в мгновение просверлили душу насквозь. Пан Бербелек проверил стилет в левом рукаве.
Но это и на самом деле был Анеис Панатакис — в своей собственной, неповторимой особе.
— Поклоны, поклоны, тысяча благословений эстлосу Бербелеку, прощения молю, что в такую пору и в таких обстоятельствах, честное слово, сгораю от стыда, но боги бы меня покарали, если бы я не попытался тебя отговорить, эстлос, за твою жизнь беспокоюсь, нельзя тебе сейчас погибнуть, у меня просто сердце лопнет, нельзя тебе!
Как же, сердце, скорее уже: банковский счет, подумал пан Бербелек.
Он оттащил фактора подальше от ворот, чтобы их не услыхали охранники-мамелюки.
— Что тебе нужно, Анеис? Только говори по-человечески.
— Не едь.
— Что?
— Завтра ты выезжаешь на джурджу, ты же сам мне говорил, эстлос. Не нужно ехать.
— Успокойся. Все ездят.
Панатакис дернул себя за бороду, сплюнул, осенил себя знаком креста, левой рукой отогнал биотанатои[10], правую открыл Аказы, затопал, нервно оглянулся по сторонам, после чего начал шепотом:
— Я разговаривал с Изидором. Так, так, в конце концов Вул принял Панатакиса. Изидор почти сломлен. Перепуган… Говорит, что все это именно по причине Кривых Стран. Как только начали ходить слухи, и потом, после первых трофеев, привезенных из за Черепашьей а особенно в последние годы… Он пишет хронику, софиста нанял, мне показал документы. С тысяча сто восемьдесят шестого года, когда придворный медик Хуратов подтвердил первую какоморфию. Они высылают своих шпионов, послов, агентов, крыс. Караваны нанимают в качестве прикрытия. Целые компании выкупают. Он первый на очереди, у него самые лучшие подходы. В Александрии он был крут, никто не мог ему угрожать! Но сейчас он получает такие предложения, что не может ни принять их, ни отказать: его взяли в клещи. Эстлос, он говорил о царях, о кратистосах! Да тут настоящая подпольная война, не видимая ни на шахматной доске политики, ни на шахматной доске денег. Джурджи — это наверняка их задумка, навязанная аристократии мода, чтобы можно было туда ездить, не возбуждая ничьих подозрений. Да покарают меня боги, если я знаю, зачем. У софиста
