таблеток. И вид у них сонный, видимо, шоу-бизнес довел до кондиции. А мы с тобой сегодня должны затмить всех. Идем на таран. Ты впереди, а я замыкающей, – шептала я, искоса оглядывая публику.
Разноцветье женщин ослепляло. Великолепие мужчин возбуждало. Я почувствовала всплеск эмоций. Вибрация легко прошлась по телу, беря разгон, и я вновь ощутила себя непобедимой. Все-таки без толпы женщина утрачивает силу. Конкуренция, соперничество, ревнивые взгляды способны разогреть холодную кровь до состояния кипящей лавы. Женщины осматривались, выискивая изъяны в одежде и внешности соперниц. Кажется, нашли. Каждая высмотрела свое отклонение от нормы. Есть повод посудачить в домашнем кругу. За чашкой кофе. За бокалом вина. Я схватила Егорову под локоть и потащила к лифту.
– Марин, надо вовремя выбираться отсюда. Гадюшник вреден в больших количествах, – я нажала на кнопку, но в лифт уже вваливалась толпа мужчин. Дверца захлопнулась, кто-то остался в вестибюле, но двое успели-таки захватить взлетную полосу.
– Девушки, а что сегодня происходит на «крыше»? Что за тусняк? – пьяным голосом спросил один из них.
– О-о, – восхищенно выдохнула я, – сегодня на «крыше» собрались самые известные женщины Питера. Замечательные, умные, красивые и, самое главное, успешные. Этим женщинам больше ничего не нужно от жизни.
– Как это? – озадаченно уставился на меня один из захватчиков. Он был слегка подшофе, но явно меньше спутника.
– Ну, ничего не нужно, – я задумалась, видимо, тоже озадачилась, – у них уже все есть. Они всего достигли.
– Не может быть! – воскликнул первый. – Когда у женщины все есть и она больше ничего не хочет – сразу наступает конец света. Мировая катастрофа обеспечена.
– Значит, сегодня на «крыше» объявляется мировая катастрофа, – засмеялись мы с Егоровой в один голос. Нам стало весело. В лифте мужчины пристали. И не беда, что они весьма навеселе, значит, вечер обещает быть.
– Девчонки, а поехали, покатаемся, – предложил один из мужчин. – На лифте.
– Чуть-чуть попозже! – заорали мы, покидая уютную кабину. – Вы лифт пока покараульте. Никого не впускайте.
Пригласительные билеты почему-то не спрашивали. Вход почти свободный. Какая-то девушка в дверях гостеприимно взмахнула косынкой, дескать, проходите, не задерживайте желающих. Лифт выбрасывал все новые порции гостей. Толпа из вестибюля переместилась в холл. Тесно и душно. Как дождевые черви в банке. Официанты вспарывали живой клубок подносами с шампанским.
– Инесса, будешь шампанское? – спросила Маринка, она нарочито избегала серьезного разговора. Мне тоже не хотелось въедливо разбираться – что да почему. Все само собой узнается. Тайное обязательно выйдет на поверхность, как дождевой червь.
– Если я выпью шампанское, я сразу умру. Здесь так душно. И меня унесут на носилках, – сказала я, отыскивая в толпе знакомые лица.
Менеджер казино «Тет-а-тет», начальник рекламного отдела из дамского журнала, пиар-менеджер издательства средней руки, несколько коллег по цеху из строительной корпорации, девушка-фотограф из собачьего журнала. Просто какой-то праздник питерского менеджмента. Серьезные разговоры вести невозможно. Ничего не слышно. Гул, как в пчелином улье. Пчелы и черви. Я решила отойти от неудобоваримых сравнений. Толпа может превратиться в опасный тайфун. Каждый из гостей хочет найти в сегодняшнем вечере что-то свое, я же просто хочу использовать удобную ситуацию. А Егорова… а что, собственно говоря, хочет Егорова? Господи, как все просто. Она тоже хочет использовать – и ситуацию, и меня. В своих целях. И любой праздношатающийся из этой толпы, с трудом удерживающий в руках бокал с шампанским, чтобы не расплескать его на ближнего, уже использует краткое мгновение. Стоит лишь взглянуть на выражение лиц, блеск глаз, подергивание мышц, растянутые искусственными улыбками рты, а я лишь собираюсь с силами, морально готовлюсь. Не пора ли сбросить приличия, как несезонную одежду. Чего я жду? Пора принять стойку. Выпад, еще один выпад, я мысленно выкинула ноги поочередно, прикрыв лицо руками. Помогло. Сработало. Я плавно влилась в общий хор. Стала частью единого организма. Клубок змей и червей исчез. Вместо них появились люди, живущие в общем контексте. Я не выделялась из толпы, не раздражала чужой глаз. Я нравилась этим людям. А они нравились мне. Егорова ощутила произошедшую во мне перемену.
– Инесса, ты уже освоилась? – спросила она.
– Почти, только дышать нечем, пойдем в коридор, покурим, – предложила я.
Вполне гостеприимно предложила, соблюдая вежливость, не предполагая ничего вульгарного.
– Нет, ты что, я не курю. Бросила! – в ужасе размахалась руками Егорова. – И ты бросай. Вредно же.
Егорова возмутилась, будто я предложила ей нечто непристойное. Вот дела…
– Обязательно. Перевод доделаю и сразу же брошу. Не могу больше зависеть от вредных привычек. Надо быть сильнее себя, – заверила я, естественно, не Егорову, а себя, грешную. Дым – самообман. Он разъедает организм и душу. Вот найду работу, закончу перевод – и начну новую жизнь, ясную и толковую. Без дыма и газа в голове.
Мы вышли из холла. Егорова успокоилась, больше не размахивала руками во все стороны. Я достала мундштук и нацепила сигарету. Получилось эффектно. Длинная сумочка повисла вдоль тела, как тонкий хлыстик. Меня вообще не осталось. Ни капельки. Я исчезла за мундштуком. Мужчины впадали в замешательство, наткнувшись взглядом на мундштук и хлыст в кожаном обличье. Маринка корчилась от зависти. Она ревниво ловила мужские восхищенные взоры, направленные на мундштук. Насобирала полный сачок. Сейчас начнет накалывать булавками. Мне стало жаль подругу.
– Ты не знаешь, почему нас не впускают в зал? – спросила я, выпустив длинную струю, извивавшуюся тонкими кольцами. Кольца уплыли куда-то наверх, в туманное питерское небо.
– Ждут кого-то, какое-то значительное лицо, – увядшая Егорова совсем не радовала глаз. Ни моих, ни мужских. Пропала женщина, сначала помутнела, а затем совсем угасла.
– А кто у нас значительное лицо? – спросила я, изнывая от жалости и сочувствия. Но чем я могла утешить безутешную подругу? Разве что спрятаться в туалете от любопытных мужчин.
– Кажется, какая-то модная телеведущая, из Москвы, оттуда, сверху, – сказала Маринка загадочным тоном и ткнула пальцем в потолок.
– А-а, персона грата, звезда голубого экрана, – со значением произнесла я.
Мне до чертиков надоело торчать в курилке. Надо пригубить глоток шампанского, съесть трюфели, закусить пирожком с грибами. Кутить так кутить. Но Егорова, кажется, объявила голодовку, как донецкий шахтер. Она даже лицом почернела.
– Марин, а ты что такая смурная? Расскажи, поделись, легче станет, – предложила я. Все равно делать нечего. Ждем-с московскую телезвезду. Пирожки и трюфели не подают. До приезда столичной звезды.
– Я в Москву уезжаю, грустно, – сказала Егорова и пригорюнилась. Она сгорбилась, поникла, еще больше завяла. Я даже запах почувствовала. Аромат увядания. Звезды почему-то всегда вянут в окружении соперниц.
– Ты что! – заорала я, вытащив мундштук изо рта. Я забыла об этикете, о тонкостях стиля. Обо всем забыла. Маринка переезжает в столицу! Значит, Егорова уволилась из «Планеты». А как же муж Коля? Куда он денется? Корпорация разваливается на глазах. Сначала Веткина, потом Саакян, за ним Слащев, теперь вот Егорова. Кто следующий? Наверное, Блинова. Теперь понятно, от кого она прячется в своей сто двадцать второй медсанчасти.
– Ты что, зачем, что в этой столице делать? Там же голодные акулы на каждом шагу, они пасти разевают пошире, зубы точат, ждут, когда народ из Питера прибудет. Аппетит нагуливают, – я рисовала страшные картинки, чтобы удержать подругу от безрассудного шага. Экстремальные девушки просто обожают попадать в пикантные ситуации.
– Ничего я не боюсь, – холодно бросила Егорова, – а в этом Питере можно сгнить заживо. И никто не заметит. Что здесь хорошего? Сидим на окладе, никаких перспектив, все места заняты, кустики помечены. А в Москве широкое раздолье. Простор. Места всем хватит.
