– Твое крем-брюле уже обуглилось, – сказал Бобылев и поставил меня на ноги.
Но дивная сказка еще не закончилась, продолжая плести затейливые узоры в космическом кружеве. Я скакала вокруг плиты, будто это была не обычная кухонная печка, а дымный чан с любовным напитком. Заманчивое крем-брюле превратилось в колдовское зелье.
– Я тебя приворожу, Бобылев, обязательно приворожу, – сказала я, выставляя тарелки на стол.
– Ты меня уже приворожила, – засмеялся Сергей, – заколдовала. Присушила.
– Когда-то я даже к гадалке ходила. Она посоветовала мне зашить в твой пиджак волшебный камень. Помнишь, сапфир на свадьбе? Это тот самый, этим камнем я хотела очаровать тебя, оставить тебя в своем сердце навсегда, – я присела рядом с ним. Потрогала его плечо, погладила руку, он здесь, он со мной, не во сне. Наяву. Не на далекой планете, а в моей квартире. У меня дома. У себя дома.
– Помню, я его потерял, он куда-то закатился, я не нашел его, жалко, красивый был камень… – Бобылев ел, будто это я сама ела.
А я любовалась им. Ничто в нем не вызвало во мне неловкости. Он ел красиво и органично. Положено питаться человеку, и он вкушает пищу любви и богов.
– Жалко, плохая примета, – вздохнула я.
Мне не хотелось есть. Красивый ужин достался Бобылеву. А у меня аппетит пропал.
– Не верь в плохое, лучше поешь, ты ведь голодна, – он обнял меня.
Так мы и сидели за столом, Сергей ел волшебное крем-брюле, а я грелась под горячим крылышком. И мне было тепло и уютно. Надежно, как в танке. Кругом свистят пули, взрываются бомбы, строчат пулеметы, а я сижу с танкистом в обнимку. И мне не страшно. Меня не убьют. Все взорвется, весь мир рухнет, а мы с ним останемся. Вдвоем на всем белом свете. Какой-то броневой мужчина – этот мой Бобылев.
– Ты спешишь? – спросила я, заметив, что Сергей искоса взглянул на часы.
– Надо уходить, дела. – Он легко поднялся, непринужденно и свободно, не обижая меня, не прокалывая мое сожженное любовью сердце жгучей обидой, как острой иглой.
– Уходи-уходи, – небрежно бросила я, убирая со стола.
Все по-домашнему. По-родственному. У Бобылева дела. У меня предпринимательские хлопоты. Божественный полет закончился.
– Тебе деньги нужны? – спросил Бобылев.
– Нет, что ты, у меня есть… – Бобылев все-таки уколол. Спросил, как ужалил. Язва, Змей Горыныч.
– Не смотри на меня, будто я Змей Горыныч в натуральную величину, – рассмеялся Бобылев, – ты же без работы. Я по привычке спросил. Так принято у вас, у женщин.
И он ушел. А я долго думала: у кого это «так принято», у каких таких женщин? Почему это с женщины требуют плату за проезд с фертом? И почему Бобылев к дамским требованиям относится с пониманием? Я так не хочу. У меня все будет иначе. Я сама заработаю большие деньги. Вот продам крупную партию мебели. Сначала получу кредит за угнанную машину. Опять у меня мошенничество получается. Какое-то плутовство. Обман. Пустая мечта. Все не так, как хочется. Хочется искренних отношений, честных денег, правдивых обещаний, а получается фальшь. И суета. Даже состав преступления. Надо купить Уголовный кодекс. Узнать бы, сколько дают за мошенничество. Пожалуй, мне скостят срок по причине наивного мироощущения. Суд присяжных оправдает меня. А Бобылев принесет мне передачу. Наймет дорогих адвокатов. И я заплакала. Игла уколола. Обида ужалила. В душе скопилась горечь. Любовь затаилась, спряталась в норке. И я уснула. Мне вновь приснился сон. Бобылев ужинал, а я сидела рядом с ним. А Цезарь грелся у наших ног. Семейный портрет в интерьере. Масло. Холст. Кисть мастера. Начало двадцать первого века. Русский музей. Санкт- Петербург. Россия.
Утром я долго возилась с японским узлом, вспоминая сказочный сон. Бобылев постоянно приходит ко мне в ночных фантазиях. Он грезится мне. Кажется таким, каким я хочу его увидеть. Добрым и великодушным, мужественным и храбрым. Я придумала его. Сочинила, как песню. И теперь напеваю ее с утра до ночи. Сапожки удачно подошли к восточной юбке. Волосы поднялись высоко на затылок. Тонкие руки, длинная шея, острые скулы, слегка раскосые глаза. Все во мне куда-то летело, стремилось, вздымалось. Я летела в космос. На далекую планету. В галактике нет денег. Они там не нужны. Материальная пыль волнует человека только на Земле. Я вздохнула. Вообще-то я летела не в космос. И не на неизведанную планету. Я направляла свои стопы в коммерческий банк. Мне нужно было очаровать банковского менеджера, чтобы получить у него справку об осмотре автомобиля, дескать, машина жива- здорова, на ногах, то есть на колесах, и банк обязан ссудить деньгами нуждающуюся девушку по полной программе. Зазвонил телефон. Надо отключить его, чтобы не беспокоил по утрам, не сбивал с ритма. Не мешал мыслить.
– Кто? – спросила я.
– Инесса, любимая, как я по тебе соскучилась! – ненатуральным голосом сообщила Блинова.
Я сердито засопела. Блинова жаждет примирения. Она любит ссориться, чтобы потом помириться. И еще она великая мастерица по дурацким вопросам.
– Ты уже убегаешь? – спросила Блинова невинным тоном.
А меня даже задергало, будто я пальцы в розетку засунула. Случайно, по ошибке, перепутав шнурки.
– Мне пора банк грабить, некогда мне с тобой разговоры разговаривать, – буркнула я, но трубку не бросила.
Очень уж я обижена на друзей. А они на меня. Пойди тут разберись – кто прав, кто виноват. Все считают, что это я должна им звонить, а я считаю, что друзья обязаны опекать уволенную подружку. Кормить с ложечки, нянчиться, пеленать, менять подгузники. Друг оказался в беде.
– Возьми меня с собой, – засмеялась Блинова.
Она почему-то не поверила, что я могу ограбить банк. Ну и дура.
– Не могу. Ограбление банка – дело интимное. Разглашению не подлежит. У тебя все? Или еще есть вопросы ко мне? – я жутко злилась на себя, на обстоятельства и даже на Цезаря.
Почему проблема денег волнует человечество с раннего утра? Еще птицы не проснулись. Лилии даже не зацвели. Я ненавижу скандалы. Не буду ссориться. Ни с кем. Ни с мамой, ни с подругами, даже с Бобылевым не буду. Не дождетесь.
– Инесса, не злись, – посоветовала Блинова, – это вредно для здоровья.
Я отвела руку в сторону и села на пол. Потом легла. Закрыла глаза. Мне срочно захотелось умереть от злобы, клокочущей во мне. Невозможно обойтись без ругани. Телефон нужно перековать на кошачью миску. Красивый цвет. От простой утилитарной вещи можно получать удовольствие. Я отключила телефон, легко вскочила на ноги. Чмокнула кота в милую мордочку и отправилась на дело. Злость прошла. Мне хотелось совершить что-нибудь великое.
Менеджер оказался сговорчивым парнишкой. Он долго вслушивался в мой сбивчивый рассказ о диких нравах, царящих в питерских ремонтных мастерских, об отсутствии деталей, о красавце кабриолете, мечтающем попасть в лапы коммерческого банка. В конце рассказа я удачно использовала запрещенный прием. Я намекнула о подарочном конверте. Виртуальный конверт повис в мутном взоре менеджера. Он рассмотрел его содержимое на свет и даже визуально пощупал, немного скривился, затем кивнул головой, дескать, согласен. Несешь справку из автосервиса, и дело в шляпе. Я поправила шляпку на голове. Душно. Апрельское солнце припекало затылок жарким огнем. Я полыхала от стыда. Менеджер зябко поежился. Кому как. Кто-то парится. Кто-то льдом покрывается. Не менеджер – пингвин. В черном костюме-тройке, в галстуке, белой ослепительной рубашке. Настоящий пингвин. Нечего сказать.
– Тогда я пошла? – спросила я.
– Да, принеси документ из автосервиса, и будем считать вопрос закрытым.
Мы галантно раскланялись. Он склонил стриженую голову с крупными залысинами, я едва не обронила прожаренную на солнце шляпку. И мы разошлись в разные стороны. Менеджер отправился обогащать коммерческий банк, а я бросилась на поиски аренды. От будущего кредита вскоре останутся рожки да ножки. За мебель плати. За аренду плати, а кабриолета-то нет. Его же давно угнали. Деньги растекутся, как ручьи в половодье. Банк предъявит претензии, захочет забрать у меня машину, а ее давно уже нет, кто-то
