земле и расправился с их вождями - волхвами. Летописец под одним годом поместил в летописи и рассказ Яна Вышатича и все известные ему выступления волхвов. Точно датировать он их не мог, и поэтому в его рассказе все время встречаются такие выражения: 'в те же времена', 'однажды', 'при князе Глеба'.
Первым по времени было выступление волхва в Киеве. А. А. Шахматов считает, что оно, возможно, имело место в 1064 г. Волхв появился в Киеве и стал пророчить, что на пятый год Днепр потечет в обратном направлении, а земли начнут перемещаться - Греческая земля займет место Русской, а Русская - Греческой; изменят свое местоположение и другие земли.
Летописец сообщает, что 'невеглые' (т. е. невежды, под которыми следует подразумевать киевлян, еще не отрешившихся от привычных, так называемых языческих, верований) слушали его проповедь, а киевляне крещеные, т. е. принявшие христианство, смеялись над ним.
Не надо забывать того, что христианство на Руси стало официальной государственной господствующей религией лишь в конце X в., за 80 лет до описываемых нами событий, и при этом, выступая в роли силы, укрепляющей феодальный общественный строй и феодальное государство, оно, естественно, встречало отпор и недоброжелательное отношение со стороны трудового люда городов и сел древней Руси. И неудача волхва, который, как говорит 'Повесть временных лет', однажды ночью пропал без вести, объясняется тем, что в Среднем Приднепровье, в Киеве уже давно сложилась феодальная государственность, укрепилась княжеская военно-дружинная организация, и христианская церковь стала могучей силой. Поэтому проповедь волхва в Киеве не могла иметь успеха, хотя и представляла известную опасность для киевских феодалов. И, очевидно, не без их участия киевский волхв вдруг исчез, причем исчез ночью, когда киевские 'невегласи' из 'простой чади' не могли заступиться за него ('Повесть временных лет', ч. 1, стр. 116-117, 317).
Подобная обстановка сложилась и на другом конце Руси, на берегах Волхова, в Новгороде. Здесь при князе Глебе, сыне Святослава Ярославича, тоже однажды выступил волхв.
Новгород - второй по величине после Киева город древней Руси - в большей степени сохранил старые, дохристианские верования. Его многочисленная 'простая чадь' сопротивлялась и христианской церкви, и киевским князьям, стремившимся подчинить себе Новгород, поставить своих дружинников в особо привилегированное положение и заставить новгородцев платить дань. Не случайно древнее предание, записанное, правда, в поздней летописи, повествует о том, что воеводы киевского князя Владимира Святославича - Добрыня и Путята крестили новгородцев огнем и мечом.
В событиях начала XI в., в частности в межкняжеской усобице между Ярославом Мудрым и Святополком Окаянным, новгородские смерды и особенно простые люди из горожан сыграли большую роль. Они помогли Ярославу одержать победу над Святополком, которому оказывали поддержку интервенты - войска польского короля Болеслава, состоявшие из поляков ('ляхов') и наемников - немцев и венгров ('угров'). За эту помощь Ярослав щедро одарил новгородцев: новгородцы и старосты, как написано в Новгородской летописи, получили по 10 гривен, а смерды - по гривне. Кроме того, что еще важнее, Ярослав дал 'Русскую Правду' (так называемую 'Древнейшую Правду'), в которой новгородцы были приравнены к княжеским мужам, и еще какой-то устав, не дошедший до нас.
Все это придало известную уверенность действиям волхва в Новгороде при Глебе Святославиче. Разговаривая с людьми, волхв утверждал, что может творить чудеса, например на глазах у всех перейти Волхов, что он знает наперед, что произойдет, и хулил христианскую веру. Речи волхва возымели действие. Большинство новгородцев встало на сторону волхва. Уже собирались убить новгородского епископа. Надев на себя облачение, епископ вышел к новгородцам и обратился к ним с речью: 'Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, пусть тот к кресту идет'. Результат был для епископа неожиданным: 'И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом. И начался мятеж великий в людях', - сообщает 'Повесть временных лет'.
Князь Глеб не растерялся. Спрятав под плащ топор, он подошел к волхву и после краткой словесной перепалки ударом топора убил волхва. Потеряв руководителя, 'люди разошлись' ('Повесть временных лет', ч. 1, стр. 120-121, 321).
Так закончилось выступление новгородцев. Самым значительным из известных нам по источникам восстаний смердов, руководимых волхвами, было восстание в Суздальской земле, датируемое летописью 1071 г. Ян Вышатич рассказывал летописцу, как однажды, когда некоторое время (после 1067 г.) Белозерье принадлежало его князю - Святославу Ярославичу, он направился туда, на далекий Север, собирать дань в сопровождении двенадцати дружинников ('отроков') и священника ('попина').
В те времена существовал такой порядок. 'Княжой муж', собиравший дань ('даньщик') или денежные штрафы- 'виры' ('вирник'), вместе со своими дружинниками и слугами переходил на содержание к населению тех земель, где он действовал. Даньщик считал в это время смердов, с которых он собирал дань, не только княжескими, но и своими людьми, так как часть собираемой с них дани шла в его пользу.
Придя на Белое Озеро, Ян Вышатич со слов белозерцев узнал о восстании волхвов. Это восстание началось в Ростовской области, в Суздальской земле. Поводом к нему, как и в 1024 г., послужил недород ('скудость') и последовавший за ним голод. В голодающий край явились из Ярославля два волхва и заявили, что они знают, кто держит в своих руках запасы пищи ('обилье'). Поднялось восстание. Руководимые волхвами смерды двинулись по Волге и по Шексне. Приходя в тот или иной погост, где сидели 'повозники', привозившие дань, т. е. та самая 'старая чадь', о которой упоминает 'Повесть временных лет' под 1024 г., они указывали на 'лучших жен', говоря, что одна держит жито, другая - мед, третья - рыбу и т. д.
Летописец рассказывает о том, какие последствия имело изобличение волхвами 'лучших жен', скопивших большие запасы продуктов. В 'Повести временных лет' читаем:
'И стали приводить к ним сестер своих, матерей и жен своих. Волхвы же, в навожденьи, взрезая тем заплечья, вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и таким образом убивали многих женщин, и имущество их захватили себе' ('Повесть временных лет', ч. 1 (перевод Д. С. Лихачева и Б. А. Романова))
Немного далее мы объясним этот странный рассказ летописи о расправе с 'лучшими женами', а сейчас остановимся прежде всего на социальном содержании руководимого волхвами движения смердов, охватившего Суздальскую область, окрестности Шексны и Белозерский край.
М. Н. Тихомиров обратил внимание на 'Летописец Переяславля Суздальского', который сообщает ряд важных подробностей, свидетельствующих о том, что рассказ о восстании в Суздальской земле, помещенный в 'Летописце', более древний и достоверный, чем в 'Повести временных лет'.
Из 'Летописца Переяславля Суздальского' мы узнаем, что белозерцы, рассказавшие Яну Вышатичу о восстании смердов, пришедших к ним с Волги и Шексны, были не на стороне восставших; они сокрушались о том, что смерды 'много жен и муж погубиша', и что в результате этого 'дани не на ком взяти'.
Отсюда следует, что информаторами княжеского данщика Яна Вышатича были те белозерцы, которые отвечали за сбор дани, свозили ее в погосты, куда прибывали за данью 'княжие мужи', выступали в роли 'повозников', т. е. были близки не к смердам, а к пострадавшим от смердов 'лучшим мужам' и 'лучшим женам'.
Кроме того, 'Летописец Переяславля Суздальского' дает возможность установить еще одну особенность восстания смердов.
'Повесть временных лет' сообщает, что жертвами восставших смердов были женщины, 'лучшие жены', т. е. хозяйки богатых домов. Об этом же говорят и новгородские летописи, причем Новгородская IV летопись переносит рассказ о действиях восставших, избивавших 'старую чадь бабы' (т. е. женщин 'старой чади'), помещенный под 1071 г., на события 1024 г. Все это дало повод высказать мысль о сохранении на северо- востоке Руси материнского рода, матриархата, когда главой семьи был не мужчина, а женщина, которая являлась и распределителем всего имущества, принадлежавшего роду или семье.
'Летописец Переяславля Суздальского' в отличие от 'Повести временных лет' и новгородских летописей сообщает, что во время восстания убивали не только жен, но и 'много... муж погубиша', т. е. среди погибших от руки восставших смердов были не только женщины, но и мужчины.
И это вполне понятно, так как ни о каком материнском роде на Руси в XI в., конечно, не может быть и речи. Дело заключается, как мы увидим, в том, что продуктами, накопленными богатыми семьями в определенных случаях, действительно распоряжались 'лучшие жены'.
Расправа с 'лучшими женами' и с 'лучшими мужами', в результате которой имущество богатой местной верхушки, 'старой чади' доставалось страдавшим от голода и кабалы смердам, привела к тому, что, когда
