Эллочка перевела дух и залюбовалась собственным творением.
Если бы в течение последующих двух часов к ней заглянул кто-нибудь в кабинет, то этот «кто-нибудь» застал бы редактора «Корпоративной правды» скачущей на одной ножке и мурлыкающей себе под нос: «Я – гений, гений, гений! Я снова могу писать стихи».
Перед уходом с работы Эллочка забежала на территорию предприятия, вспомнив, что нужно забрать у Пупкина фотографии гофровалов. Забыв напрочь обо всех смешных тайнах, она уверенно толкнула дверь в фотолабораторию и, когда та неожиданно распахнулась, крикнула в темноту:
– Василий Егорович!
Никто не отозвался. Эллочка хотела было уйти, но в темноте на веревочках сушились, покачиваясь от организованного Эллочкой сквозняка, фотографии. Когда глаза и.о. редактора «Корпоративной правды» привыкли к темноте, она разглядела их...
На снимках во всей своей красе был увековечен обнаженный председатель профкома Бубнов А.В. в разных позах.
Глава шестнадцатая
О том, что и мудрых женщин бросают
В понедельник ее вызвал к себе директор по безопасности Кривцов.
Надо отметить, что передел собственности завершился, и Окунев воцарился на предприятии безраздельно и бесповоротно. Библиотеку с третьего этажа выгнали на территорию, а в ее помещениях отделывали апартаменты для нового хозяина. Начались и другие нововведения. В частности, всем сотрудникам, отвечающим за кабинеты, выдали по маленькой печатке, а на двери прибили круглые мелкие баночки с пластилином внутри. Уходя, следовало прикладывать веревочку, прибитую на косяк на уровне баночки, и впечатывать ее в пластилин печаткой. Что это было и зачем, никто не знал. Люди молча чесали затылки, но ничего не спрашивали, возясь с дешевым, пачкающим руки пластилином. За ними навязчиво и заметно наблюдал Кривцов и его люди.
Кривцов был слегка помятый мужчина лет пятидесяти пяти, пытавшийся держать осанку и ходить бесшумно. Именно этим – псевдовоенной выправкой и шумным сопением по коридорам – он и выделялся. Он никогда и никому не смотрел в глаза.
Впрочем, для Эллочки все начальники сливались в одну пожилую фигуру в неизбежном пиджаке. Шаблонные, с одинаковым лексиконом, вечно всего боящиеся, они до сих пор, казалось, жили в Советском Союзе с плановой экономикой и партбилетом в кармане. Эллочке трудно было подстраиваться под них, говорить на их языке, трудно и неприятно. Но приходилось. Такова судьба журналиста: уметь находить общий язык со всеми. Утешало только одно: люди все-таки были они не плохие, можно даже сказать – хорошие.
У Кривцова в кабинете перпендикулярно к письменному столу стоял роскошный стол с зеленым сукном. Удивленная Эллочка не сдержалась:
– В картишки поигрываете?
– Что?! – Выпучил глаза бывший кагэбэшник. – Какие картишки?!
– Ну... – струхнула Эллочка, но рукой махнула. – Стол у вас картежный стоит. С зеленым сукном.
– Картежный? – на сей раз испугался Кривцов и сделал странное движение: не то кинулся через свой письменный стол к Эллочке, не то попытался прикрыть грудью зеленое сукно. – Мне э... по бартеру достался... Я думал, это солидно.
Эллочка, не дождавшись приглашения, уселась. Кривцов тоже вроде как пришел в себя. Но сообразить, чего он хочет от посетительницы, не мог. Наконец ему удалось сменить растерянно-глупое выражение лица на умную мину.
– Элла Геннадьевна, вы в курсе, что на нашем предприятии произошла смена руководства? А вы в курсе, под началом какого человека нам придется работать? – он показал пальцем наверх и немного назад.
Эллочка, не понимая, покосилась на портрет Ленина за его спиной.
– Я о Нем, – снова важно сказал Кривцов, показав на сей раз строго наверх. – Об Окуневе.
И подсунул ей какие-то бумажки.
– Но я же подписывала уже о неразглашении!
– Подпишите еще раз, лишним не будет.
Лишним не стало еще раз прослушать длинную и малопонятную лекцию о том, что в газете упоминать можно. Едва не заснув, досконально изучив свои ногти и пятнышки на сукне, Эллочка с облегчением поднялась, услышав загадочное «идите, я к вам еще зайду».
– Скажите, а зачем нам эти пластилиновые печати на двери ставить? – вспомнила Эллочка уже в дверях давно мучивший ее вопрос.
Кривцов испуганно огляделся по сторонам, неловко втащил Эллочку обратно в кабинет и прикрыл дверь:
– У нас же на заводе это... ну... это... – он перешел на шепот. – Как его... О! Ноу-хау! Чтобы не унесли.
Что такое в его понимании «ноу-хау», Эллочка спрашивать не стала. Распрощалась и вышла. Вслед ей донеслось многозначительное:
– Лучше перебдеть, чем недобдеть.
Маринки с утра не было видно. К четырем часам Эллочка заметила это, перестала складывать фигурки и
