принципиальных соображений он отвергал растворение НСДАП в среде праворадикальных группировок, выступавших не только в роли партий, но и боевых союзов, тайных кружков и лож. Он лучше, чем кто-либо другой, понимал, что НСДАП никогда не сможет стать «массовым движением», если не будут приняты его цели и меры. С тех пор как Гитлер встал у руля партии, в нее не разрешалось принимать людей, ставивших при вступлении какие-либо условия. Он запретил прием в партию коллективных членов и при первой же возможности расторг налаженное своими предшественниками сотрудничество с другими националистическими группами.
Все эти принципы он перенес впоследствии на свою политику государственного деятеля и применил в отношении Германии и Европы. «Если прежде партия была постоянно находившимся в распоряжении инструментом, — метко подметил Ганс Буххайм, — то теперь им стал Германский рейх. Если раньше его целью был переворот, а тактикой легальная деятельность и уличный террор, то теперь он замахнулся на господство над Европой и попытался воздействовать на своих противников заверениями в мирных намерениях и угрозами применения силы. Если раньше он, не заботясь об общественном благе, подрывал основы Веймарской республики, то теперь, невзирая на общие интересы европейских народов, спекулировал на слабостях и особых интересах отдельных наций. Он, не задумываясь, отравлял международные отношения явной ложью и нагнетал опасность войны в Европе. Хотя таким путем он и достиг за короткий срок блестящих успехов, до которых было далеко демократическим политикам, но при этом нанес ущерб намечающейся европейской стабилизации и восстановил против себя весь мир. Постоянная боязнь Гитлера ограничить свою свободу действий путем вступления в коалиции выразилась в области внешней политики в том, что он избегал многосторонних международных связей, пактов и организаций, в рамках которых ему приходилось бы иметь дело с несколькими партнерами, а все достигнутые соглашения гарантировались бы несколькими государствами. Вместо этого он предпочитал вести переговоры в каждом случае лишь с одним партнером и заключать двусторонние соглашения, соблюдение которых нужно было обсуждать только с одним собеседником».
С самого начала своей политической карьеры Гитлер использовал интриги, карьеризм, компрометирующие факты биографии и честолюбие, ярко выраженное среди его подчиненных, большинство из которых происходили из мелкобуржуазных семей. Так, например, он с удовольствием использовал тактику, при которой важные полномочия обрисовывались лишь расплывчато и поручались соперничавшим друг с другом людям, у которых вдобавок были темные пятна в прошлом. На протяжении всей своей политической карьеры он не только охотно, но и необычайно мастерски использовал шантаж как средство управления. Соперничавшие друг с другом партийные деятели, чиновники, министры или генералы, у которых порой было небезупречное прошлое и которые полностью зависели от его неограниченной власти, никогда не объединились бы против своего вождя, как показывает исторический опыт. «Негодяи, у которых рыльце в пушку, — это легко управляемые люди. Они очень тонко чувствуют угрозу, потому что знают, что с ними может произойти, — объяснял Герман Геринг своему защитнику Хензелю во время Нюрнбергского процесса. — Им можно что-нибудь предложить, и они возьмут… Их можно повесить, если они начнут проявлять самостоятельность. Пусть вокруг меня будут сплошь отъявленные мерзавцы, но только при условии… что я полностью распоряжаюсь их жизнью и смертью». Личные отношения и вытекающие из них политические устремления и действия Германа Геринга, Альфреда Розенберга, Йозефа Геббельса и Альберта Шпеера убедительно доказывают, что Гитлер в большинстве случаев умел найти «нужного» человека[337] и хорошо разбирался в людях и в обстановке. Именно поэтому он с момента решительного захвата власти в своей партии в июле 1921 г. и вплоть до 1933 г., будучи партийным политиком в Баварии и других землях рейха, мог безнаказанно позволять себе невероятные вещи. Он прекрасно понимал, а позднее даже публично подтверждал, что это обстоятельство имело решающее значение для его становления как политика. Какие бы меры ни принимались против него внутри страны с 1921 по 1933 г. илив международном масштабе с 1933 по 1939 г., чтобы положить предел его притязаниям, он никогда не отказывался от своих принципиальных целей. В течение многих лет его мировоззрение, казалось бы, подтверждалось политическими событиями. Поэтому не удивляет его убежденность, что все политические решения зависят только от его воли. Его уверенность в том, что при наличии власти он может единолично определять всю внутреннюю и внешнюю политику, неизбежно должна была привести к тяжелым последствиям, особенно если учитывать постоянно дискутировавшийся в Германии вопрос о необходимости главенства внешней политики над внутренней.
Все, что Гитлер делал, и все, что делалось по его приказу — будь то расстрел Эрнста Рема и многочисленных других противников 30 июня 1934 г., объединение постов президента и рейхсканцлера 2 августа 1934 г., физическое уничтожение оппозиции, — национал-социалистская пропаганда подавала как великие исторические свершения, пользуясь при этом невозможностью ее общественной критики и каких- либо возражений. НСДАП, нашедшая в лице Гитлера с самых первых дней своего существования агитатора и пропагандиста невиданного масштаба и ставшая с 1921 г. инструментом в его руках, повиновалась ему беспрекословно и немало способствовала тому, что в национал-социалистской Германии (до начала войны Гитлер запрещал использование оборота «третий рейх») пропагандистские фразы становились непреложными «фактами», а государственные учреждения, организации и ведомства послушными исполнительными органами и пособниками убийц и демагогов.
В Германии никогда не было политика и государственного деятеля, который бы так нуждался в пропаганде, как Гитлер в период с 1933 по 1945 г. Правда, ни перед одним политиком прежде не стояла задача молниеносного превращения из неистового агитатора, яростно отрицающего буквально все основы государства, в государственного деятеля, который должен непосредственно претворить в жизнь все обещанное, даже если это было невыполнимо или трудно реализуемо с человеческой точки зрения. Чтобы не дать уличить себя во лжи, он настолько перенасытил свою политику пропагандой, что многие важные внешнеполитические и стратегические решения времен второй мировой войны были заранее обречены на провал.
Однако Гитлеру мастерски удалось не только обеспечить себе поддержку большей части немецкого народа, но и настолько оболванить его, что трудно сыскать в истории другой такойпример: Почти все неправильно понимали его высказывание: «Я хотел стать «барабанщиком» не из скромности. Это было самым главным, а все остальное — мелочи». Ведь в начале политической карьеры он повел за собой не только «массы». «Разумеется… образованные люди примкнули к этому движению, скрепя сердце, даже со внутренним сопротивлением… И все же остается фактом: духовные слои принимали во всем этом участие… Идеология национал-социализма сотрясала не только пивные подвалы и массовые арены, она жила и в ученых кабинетах». Гитлер знал «свой» народ и «массы», которые он ненавидел. Более того, он презирал их и открыто, без тени смущения, говорил об этом, и все же эти массы устраивали ему овации.
Очевидно, что оваций Гитлеру было недостаточно. Он всегда хотел не только властвовать над своим народом, но и полностью переделать его в духовном плане по расово-идеологическим принципам. Важность этого утверждения доказывает тот факт, что в многочисленных трудах, посвященных исследованию фашизма, несмотря на все исторически доказанные факты о Гитлере, его мировоззрении и национал- социалистском режиме, так и не выработано до сих пор единого мнения о том, было ли гитлеровское господство авторитарным или тоталитарным режимом.[338]
Пропаганда, которая оказала решающее влияние на политическую карьеру гениального оратора Гитлера, способного на образные упрощения и абстракции, была одним из самых важных аспектов его политики после 1919 г. Не случайно Йозеф Геббельс 17 июня 1935 г. сказал: «Чем бы стало это движение безпропаганды! И что случилось бы с этим государством, если бы поистине творческая пропаганда не придавала ему сегодня духовный облик!» Роль, которую Гитлер отводил пропаганде, в общих чертах видна из его представлений, которые он идентифицировал с реальными возможностями. Так, например, он был убежден, что Германия в 1918 г. проиграла войну только потому, что недееспособной оказалась немецкая пропаганда. Военное поражение, которое открыто признавали самые популярные немецкие полководцы первой мировой войны фельдмашал[339] фон Гинденбург и генерал Людендорф, Гитлер попросту игнорировал и трактовал по-своему в пропагандистском плане. Он знал, что если хочет со своим мировоззрением добиться успеха как политик, то должен оказывать влияние на «свободу выбора человека», особенно после проигранной мировой войны. Его заявление о том, что пропаганда является «средством» и должна оцениваться «с точки зрения целесообразности», ясно показывает, что он надеялся с ее помощью ставить факты с ног на голову и добиваться недостижимого.
