Хомо авиенс
Юрий Петрович Свидерский посмотрел на часы. До конца рабочего дня оставалось часа полтора. Его рабочего дня! — официально смена кончилась, но кто на заводе укладывается в конституционные восемь часов? Правила заводского хорошего тона не позволяют уходить с гудочком. А для главных инженеров гудочков вообще не выдумано. Через пятнадцать минут последнее совещание со специалистами. Затем разобрать почту. Подписать полсотни бумаг. Отпустить секретаря. И вот тут…
Юрий Петрович улыбнулся. Рискнул бы кто-нибудь угадать, чем занимается по вечерам главный инженер у себя в кабинете — за закрытыми дверями и опущенными шторами? О, это тягучее ощущение невесомости, послушное тело, быстрое смещение углов, стен, падающий потолок, птичья зоркость глаз — ну с чем еще сравнишь мудрую память полета?! Юрию Петровичу нравится смотреть сверху на тридцатиточечный телефонный пост, на перекидной календарь с деловыми записями, на цветные карандаши в стакане, на металлический пятиугольник Знака качества. Все принимает необычный, неземной вид. Разумеется, кабинет — не тундра, не ночной парк, не цирк и даже не конференц-зал, не очень-то разлетаешься. Но к габаритам своего кабинета Юрий Петрович давно притерпелся. Довольствуется уже не самим полетом, а сознанием, что умеет, что в любой момент полетит!
Если бы Юрия Петровича спросили, как он этому научился, он бы затруднился ответить. Бабка Стешиха — она ведь не учила, она только заверила, что он может. И все. И он полетел. А потом лишь ставил дыхание, отрабатывал рулежку, тренировал вестибулярный аппарат, потому что при быстрой смене высоты кружилась голова. Умение летать, говорила бабка Стешиха, как совесть: либо есть, либо нет. И с этим уж ничего не поделаешь…
Загудел динамик внутренней связи:
— Юрий Петрович, к вам товарищ Шабалов. Говорит, вы ему назначили.
«Какая-то знакомая фамилия. Но, по-моему, не заводской. Может, из газеты? Совершенно из памяти выскочило…»
— Попросите войти, Лия Константиновна. Только предупредите, пожалуйста: у меня десять минут до совещания.
Дверь отворилась прежде, чем он закончил фразу.
— Мне хватит, Юрий Петрович. Во всяком случае, я не помешаю, — сказал незнакомец.
Впрочем, незнакомцем его можно было назвать с великой натяжкой. Определенно, где-то его Юрий Петрович видел. В райкоме? В министерстве? Странно. Эти безупречные молодые люди, светящиеся энергией и обаянием, имеют почему-то неяркие малоприметные лица и плохо запоминаются.
Гость окинул кабинет коротким взглядом — будто выстрелил. Интерес, кажется, проявил только к телефону и волосатой пальме до потолка. Главный инженер по-прежнему вопросительно смотрел на него.
— Вы фантастику любите, Юрий Петрович?
«Все-таки из газеты», — разочарованно подумал Свидерский, огорчаясь непростительной своей промашке.
— Это я к тому, поверите или нет, — продолжал незнакомец. — Не у всех, знаете, уровень позволяет.
К каверзным вопросам и чужому остроумию Юрий Петрович относился без восторга. Обработка издалека чаще всего кончается весьма прозаически. А понятия обычного и необычного редко дают право вспоминать о фантастике. Даже если бы вдруг Юрий Петрович начисто потерял здравый смысл и воспылал страстью к выдумкам, в самом Шабалове не было ничего невероятного. Кроме, может быть, висящего на шее вогнутого диска на массивной цепочке. Максимум, что мог отвести гостю в своей памяти Свидерский, так это командированный из Москвы.
— У меня мало времени, товарищ. Не знаю, простите, вашего имени-отчества…
— Арт. Называйте меня Арт.
— Просто Арт? Да. Так какое у вас ко мне дело?
— Я инспектор из будущего.
Свидерский с тоской посмотрел за окно. Везет же ему, черт возьми! Не просто инспектор, а прямо- таки из самого-самого будущего… Думай теперь, как поспособнее выпроводить. Разве что в охрану звякнуть?
Он нажал кнопку.
— Лия Константиновна!
Шабалов твердо смотрел в глаза. Свидерский смешался и сказал совсем не то, что хотел сказать:
— По винту люди еще не собрались?
— Один Бармин, — послышалось из динамика.
— Подойдут — пропускайте сразу, без задержки.
— Хорошо, Юрий Петрович.
Свидерский с сожалением снял палец с кнопки. Нет, нужен условный сигнал. А то из-за своей тактичности вляпаешься в историю. Сиди вот теперь наедине с психом! Завтра кадровикам голову отверну: куда охрана смотрит? Полный завод посторонних, а они себе дрыхнут на постах!
Юрий Петрович счел нужным разъяснить незваному гостю обстановку — вдруг, на счастье, тот окажется догадливым?
— У нас ЧП, товарищ Шабалов, ходовой винт не держит…
— Разрешите присесть?
Свидерский в душе смутился и едва заметно побагровел. Деликатным этим вопросом гость сразу дал понять, что признает законность колебаний главного инженера, но уходить не собирается. Похоже, и мысли не допускает, что другим некогда… Оставалось предложить незваному гостю стул и вновь принять вопросительное выражение лица.
Шабалов сел, тронул край диска:
— Не возражаете, если я запишу нашу беседу?
— Но… Для меня, поверьте, все еще несколько туманна… э… цель.
— Да-да, момент!
Шабалов отстегнул диск и установил на шкафу за спиной Свидерского. Когда вернулся, на груди его горел точно такой же. Юрий Петрович ощутил странное жжение под ложечкой.
— Я считаюсь экспертом по вашему времени, — пояснил Шабалов. — Как вы, надеюсь, понимаете, оно интересует не только историков, но и психологов, литераторов, художников. К сожалению, нам неясны некоторые тенденции двадцатого века. В частности, как зарождаются в ваших современниках ростки будущего. Задача настолько важная, что некоторым моим коллегам разрешено в отдельных случаях выходить на прямую связь. Если, разумеется, есть стопроцентная гарантия сохранения тайны.
При этом Шабалов так выразительно посмотрел на Свидерского, что тот почти машинально ответил: «Да-да, что за вопрос?» — и этим окончательно подчеркнул свое доверие тому, кого сначала посчитал психом и проходимцем. Помимо всего прочего, Юрий Петрович все-таки совсем не случайно занимал свой пост, да и в технике разбирался. Он сразу оценил: бесплотные на вид, слабо вогнутые объективы-диски несомненно относятся к достижениям более или менее отдаленного будущего. Это, пожалуй, скорее, чем любые слова, заставило безоговорочно поверить Шабалову.
— Решено выборочно побеседовать с вашими современниками, — продолжал Арт. — Несколько человек, знаете ли. Наугад. Ну там, деятели искусства. Производственники. Даже тунеядцы. А также случайные встречные… Принимаются, конечно, меры строгой маскировки, но с вами, как видите, без обмана: естественная реакция нас тоже интересует…
Жжение под ложечкой усилилось, к нему прибавилась какая-то тягость. Юрий Петрович чувствовал себя как под рентгеном: его рассматривают на экране со всеми печенками-селезенками, а ему не заглянуть в собственное нутро, и все, что он сейчас подумает или скажет, послужит приговором целому поколению. Ответственность не для главного инженера. Может быть, даже не для начальника главка… Интересно, с кем-нибудь согласованы эти эксперименты или налицо нездоровая самодеятельность?
— Что вам там, в будущем, делать больше нечего? Это ведь бестактно — подсматривать! — вслух
