скоро выводов делать не стал. Все же вампы живучи, куда там кошкам, а что в морге подтвердили, так это еще ни о чем не говорит. Но даже мертвое тело оставлять в руках эскулапов было никак нельзя. Черт их знает, что могут накопать при вскрытии. Посему, как стемнеет, решено было идти на приступ больничного царства Аида и добыть хладные останки безвременно погибшего собрата.
Однако идти никуда не пришлось. Штурм был отменен за ненадобностью. Не обошлось и без некоторой комичности.
Когда уже Макс с Сашком собирались в скорбную путь-дорогу из большого дома, около половины девятого вечера на периметре ограждения сработала сигнализация. А через несколько мгновений кто-то истово колотил в наружную дверь. Заплаканная Татка незамедлительно бросилась открывать, и вскоре из холла донеслись всхлипы и радостные охи вперемешку с ядреными, от души, матюками. Последними оживил траурную атмосферу охотник собственной персоной, он же и явился в гостиную вслед за предвосхитившими его появление звуками. Фигура его была нелепа и по зимнему времени забавна. Охотник прибыл к родным ларам и пенатам почти что обнаженным, словно греческий атлет, и совершенно босой. Из одежды на нем имел место один лишь тоскливо-зеленый врачебный халат, грязный и противно-вонючий, видимо, неоднократно использованный в прозекторской работе. К тому же надетый задом наперед, с распущенными завязками, которые не только не скрывали голый фасад, а, наоборот, подчеркивали во всей его мокрой от снега эротичности. Ноги, грязные по колено, звучно хлюпали талой водой по паркету. И конечно, мат продолжал струиться из уст страдальца непрекращающимся потоком. Лера и Машенька тактично отвернулись, а Рита, напротив, взирала на явление боевого собрата с любопытством ребенка, впервые отправившегося на экскурсию в зоопарк.
Охотник стряхнул с себя повисшую на нем еще в дверях Тату, плюхнулся с размаху на диван и, прервав очередную многоэтажную тираду, простонал:
– Чаю мне... или водки! Помираю!
Сердобольный Миша плеснул ему сразу целый стакан. Охотник заглотнул сорокаградусную единым махом, поперхнулся, подавился и половину с фырканьем выплюнул на ковер.
– Эх... мать! – исторг вслед за жидкостью из себя бывший покойный. Бросил в пустой стакан зажатую в кулаке сплющенную пулю, посмотрел посудину на свет. – Видали?! Во как!
Татка тем временем притащила сверху пушистый мохеровый плед, кутала страдальца. Видя, что охотник слегка захмелел, а скоро будет совсем хорош, хозяин повелел, не желая откладывать на потом:
– Рассказывай, как выбрался? И по возможности подробно. – Потом все же счел нужным поощрить: – Молодец, что выжил. Без тебя было бы плохо.
Стас на похвалу отчего-то расклеился и жалобно-плаксиво изрек:
– Часы сперли! Дареные! Сволочи!
Потом внезапно замолк, махнул рукой, дескать, хрен с ним, и протянул Мише стакан. Миша отжалел еще, но не более чем на два пальца. Стас поднес живительный напиток ко рту, но пить не стал, только понюхал, сморщился и сунул стакан обратно в руки «архангелу». И сразу начал свое сказание.
Когда рана его окончательно затянулась, в морге, кроме дежурных хануриков, никого уже не было. Да и те пили горькую где-то в подсобке. Как высадил изрядную оцинкованную дверь, даже и не услышали. Но дверь дверью, а как на улицу в первозданной наготе выйти – призадумался. Единственное, что удалось сыскать, на нем сейчас и надето. Телефон в близлежащих помещениях обнаружен не был, шуметь же и привлекать внимание охотник не имел в виду. Пришлось на просторы столицы выходить в чем есть, благо уже стемнело. Почему не отзвонился? Потому, дура баба, что в автомат х... вместо карточки не засунешь! И пешочком, пешочком, временами и резвой рысью домой. Два часа топал, силы все ж не те. Еще и тайком по задворкам, но ему опыта не занимать. Охрану поселковую беспокоить не хотел, оттого через забор. Тут и сказочке конец.
– Ну что же, все понятно, – подвел итог хозяин. – Только придется тебе трупом побыть еще какое-то время.
– Как это? – опешил Стас. – Я не хочу.
– И я не хочу. Но другого выхода нет. Пропавший покойник – это одно, а вот оживший и сбежавший покойник – совсем иное. Так что из дому носа пока не высовывать и никак себя не являть. Временно ты не существуешь.
Стас уныло кивнул всклоченной головой. Он уже и спал.
Глава 4
НЕВАЛЯШКА
О явлении Стаса с того света мадам узнала только на следующее утро. История ее позабавила. Впрочем, сочувствия к записанному в покойники герою Ирена не испытывала. Охотник и без того в конторе служил на независимых началах, официально не числился нигде, словом, был лицом без определенных занятий. А временный загробный статус никак не мешал его индейским вылазкам по ночам. Роль курьера пока передали Сашку. Открытым оставался один лишь болезненный вопрос: кто так опрометчиво и неуважительно позволил себе шутить с общиной?
Прощать грабителям отнятое неправедным путем и с душегубством ни хозяин, ни его верный «архангел» не собирались. И вовсе не потому, что так уж заботились о престиже и имени своего заведения, а просто жалко было немалых денег.
В последние месяцы Миша, с общего согласия семьи, начал потихоньку переводить наличные запасы большого дома в виртуальную реальность счетов в надежных английских и американских банках. А совсем недавно отоварил собратьев и первой недвижимостью за рубежами своей исторической родины – купил на имя хозяина домишко на Атлантическом побережье в городке Майами, штат Флорида. И оттого наглое похищение денежных средств общины, заработанных, между прочим, нелегким трудом, и созданная им, то есть похищением, финансовая прореха пусть и ненамного, но отдаляли светлый день великого исхода. Конечно, слов нет, Россия – такая страна, где денежки зарабатывать легко и приятно, но жить с приобретенным капиталом, безусловно, лучше за ее пределами. Оно и безопаснее, особенно если ты вынужден скрывать не только источник вдруг возникшего благополучия, но и кое-что еще. Оттого Европа не подходила: слишком все друг у друга на виду. Третьи страны, развивающиеся и окончательно загнувшиеся, семья в виду не имела. То ли дело Вселенский Вавилон, лоскутно скроенный из законодательно независимых квадратиков! А в благословенном Богом и криминалом Майами и вовсе человеческая карусель. Кого там только нет! Опять же много граждан славянской национальности. И ничего себе живут, надо заметить.
Достать же покусившихся на семейное добро было делом несложным, да и кураторы в случае чего помогли бы. Так что не спасут ребят ни казахские степи, ни занзибарские джунгли. Но для осуществления возмездия как минимум надо было установить личности шутников. Тут уж пришлось задействовать все связи по полной программе.
Не осталась в стороне и мадам. Курятников, как персона, знающая почти все о разбойной Москве, как о владетельной, так и о гастрольно-залетной, мог быть весьма и весьма полезен. Поручение было несложным и отвечало и некоторым личным мотивам мадам. Хотя роман ее с Аполлинарием Игнатьевичем был в некотором роде неожиданным и для самой Ирены. Отношения ее с новоиспеченным полковником хоть и походили внешне на трепетное и нежное обожание мадам покойного Чистоплюева, по сути же были совсем иного рода.
В отличие от убиенного депутата, обжоры и бабника, Курятников вовсе не вызывал у Ирены физического отвращения, а скорее наоборот. Особенно пикантным и возбуждающим обстоятельством неожиданно явились для мадам его погоны. Приручать, а впоследствии и повелевать высоким офицерским чином из блюстителей правопорядка оказалось захватывающе и приятно. Да и сам Курятников, как мужчина, по мнению мадам, был хоть куда, но, конечно, не то что Ян. Впрочем, Балашинский для Ирены представлял отныне зеленый виноград из басни и вечный жупел перед глазами. Ирена же в последнее время все чаще расценивала поведение Яна по отношению к ней как прямое предательство. И чувство мести все настойчивее стучало в двери. С точки зрения мадам, у нее были основания впустить это чувство внутрь. Но объяснить и понять мотивы, коими руководствовалась в этом случае Ирена, можно было, только зная далекое и недалекое прошлое Ирочки Синицыной.
Из всей семьи только одна Ирина Аркадьевна Синицына родилась и всю свою жизнь, до недавнего времени, проживала в южном городе Сочи, который, собственно, можно было считать и городом рождения их необычной общины. И проживание ее в этом знаменательном для семьи месте с детства было
