– Мы с тобой тут весь день торчим, да? Сколько людей мимо тебя проходит?
– Может, двести. Может, пятьсот.
– Вот положи фотографию под гирьку и присматривайся. И я буду присматриваться. Найдем похожего, скрутим и отведем в парикмахерскую к Гюндузу. Он его пострижет, подправит, подкрасит, и получится вылитый Вацура! Отдадим его монголу поздно вечером, чтоб темно было, возьмем денежки и смоемся. Понял?
Ваха задумался. На душе у него кошки скребли. Когда они выслеживали Вацуру, Вахе было все равно, что будет с этим человеком, после того как он попадет в руки монгола. Он был уверен, что ни в чем не виновного человека никто похищать не станет. Может, Вацура задолжал монголу. Может, когда-то обидел его. Может, слишком много зарабатывает, что тоже грешно. Но тащить к монголу постороннего человека, как барана на забой, – это очень жестоко.
Алхаз, словно подслушав мысли Вахи, хлопнул его по плечу и сказал:
– Не переживай! Увидит монгол, что это вовсе не Вацура, и отпустит его на все четыре стороны. Вот и получится, что волки сыты и овцы целы.
– Уговорил, – пробормотал Ваха. Он вывалил из коробки на чашу весов уже подгнившие помидоры, поставил на другую чашу гирю и закричал: – Новозеландские помидоры! Специальный сорт! Тает во рту!
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
СРЕДНЯЯ ШКОЛА ь 73. ВЫПУСКНОЙ ЭКЗАМЕН
Дребенчук отвечал последним, и Трушкин стал собирать конверты с билетами. Ему было грустно. Ответы выпускников его не порадовали. «Какие они легкомысленные! – думал Трушкин. – На уме только ролики, тусовки и музыка. Они слепые, потому что не замечают этот удивительный мир природы, где царят неподражаемая гармония и красота».
Дребенчук, уставившись в исписанный лист, что-то негромко бормотал про гомозиготу. Несчастный юноша! Кажется, он собирается поступать в какой-то технический вуз, где нужны только математика и физика – так называемые точные науки. Но кто сказал, что биология – не точная наука? Нет ничего более точного и совершенного, чем природа. В ней все выверено до мелочей, все сбалансировано. Ее структура необыкновенно сложна и стройна – намного сложнее и стройнее самой изящной математической формулы. Но ученики этого так и не поняли. Для них что эволюция, что мутация, что овуляция – все без разницы.
– Свободны, – сказал Трушкин.
Какой смысл слушать это вялое бормотание? Трушкин и без того знает, что Дребенчук биологию не понял в сущности. И останется ущербной личностью. Но все равно придется поставить ему четверку. Потому что на педсовете уже давно расписано, кому что поставить, кому какой аттестат выдать. А Трушкину никогда не хватало смелости настоять на своем.
Дребенчук положил на стол свой листок с каракулями и вышел. От громкого стука, с каким захлопнулась дверь, Трушкин вздрогнул. Он не выносил резких звуков. От любого неожиданного крика, свистка, звонка или хлопка он вздрагивал, а иногда даже подпрыгивал на месте. Ученики знали об этой его особенности и методично издевались над ним – то чихали на уроках, то неожиданно роняли на пол какие-нибудь тяжелые предметы, то со всей силы ударяли учебником по столу. Трушкин подпрыгивал, и весь класс взрывался смехом.
Он поправил на носу очки со сломанной дужкой, сложил ведомости и конверты в потертый портфель, порванная ручка которого была замотана изолентой, и подошел к окну. На подоконнике лежал пакет, из него тонким ручейком вытекала красно-бурая жидкость с кислым запахом. Заподозрив неладное, Трушкин заглянул внутрь и повел носом. Мама поручила ему купить на рынке два килограмма помидоров. Чтобы не таскаться по рынку после экзаменов, в самую жару, Трушкин забежал туда рано утром, к открытию. На отшибе рынка, пристроившись на деревянных ящиках, смуглый мужчина в черной куртке торговал помидорами. Он так громко расхваливал свой товар, что Трушкин без колебаний свернул к нему.
«Новозеландские! – убеждал продавец. – Особый сорт!»
Торговаться Трушкин не умел и верил почти всему, что ему говорили. «Особый сорт» имел непривлекательный вид, зато цена Трушкина вполне устроила. «А они не гнилые?» – спросил он, стыдясь того, что позволил себе заподозрить продавца в нечестности. «Ты что, дорогой! – воскликнул продавец, излишне пристально глядя на Трушкина. – Они мягкие, потому что тают во рту! Только тебе еще пять рублей скидываю!»
В общем, помидоры достались Трушкину не то чтобы бесплатно, но за небольшие деньги. Очень довольный выгодной покупкой, Трушкин поспешил в школу, благо она находилась недалеко от рынка. И вот теперь, спустя шесть часов, новозеландские помидоры почему-то прохудились и стали выпускать из себя кислый, сок с неприятным запахом.
«Наверное, я слишком размахивал пакетом, когда шел», – подумал Трушкин. У него не было даже мысли выкинуть эти помидоры и купить другие. Во-первых, Трушкин не так много зарабатывал, чтобы разбрасываться помидорами. А во-вторых, мама Трушкина была удивительно хозяйственной женщиной, и у нее ничего не пропадало.
Трушкин взял тряпку и вытер подоконник. Потом подумал, что тряпку хорошо бы помыть.
Он вышел в непривычно пустой и тихий коридор, еще недавно заполненный школьниками – шумными, агрессивными, в среде которых Трушкин неизменно терялся, и его невольно тянуло ближе к стене. Худощавый, скованный, в сером пиджаке с потрепанными обшлагами, он не вызывал у учеников ни почтения, ни благоговейного трепета, ни, разумеется, страха, что без усилий удавалось тупому и злому физруку. Ботаника старшеклассники вообще не замечали и нередко, гоняясь друг за другом по коридорам, налетали на него, едва не сбивая с ног.
Трушкин зашел в туалет, в котором лондонским туманом висел сигаретный смог. Пацаны, кучкой стоящие у окна, натренированными движениями спрятали сигареты за спины, но, когда увидели, что пришел «ботан», стали курить не таясь. Трушкин сразу заметил рыжего Алехина из седьмого класса, на редкость наглого и бессовестного ученика. Тот вызывающе смотрел на него зелеными глазами и кольцами выпускал сигаретный дым.
Помыв тряпку, Трушкин повернулся к двери, чтобы выйти, и тут Алехин громко сказал:
– Козел!
