Он осекся и беззвучно двинулся вперед. Я увидел отблески огня на серых стенах и услышал, как тихо потрескивает свеча. Дацык, который был на полкорпуса впереди меня, вдруг круто повернулся и с искаженным лицом вышел наружу. Прижав кулаки к груди, Альбинос остановился у топчана, на котором лежала необыкновенно бледная Лера. Руки ее свешивались и почти касались пола. Мне сначала показалось, что на левую кисть девушки надета тонкая бордовая перчатка. Я опустил взгляд. Под топчаном застывала огромная лужа крови. Перерезанное запястье еще влажно блестело, кровь еще слабо шевелилась на краях жуткой раны, но тяжелые вишневые капли, повисшие на кончиках пальцев, уже утратили прозрачность, уже присохли к ногтям и не срывались вниз. Альбинос наступил в кровавую лужу, и под его подошвой треснул осколок стекла. Он сел на край топчана, осторожно прикоснулся к волосам девушки, затем его пальцы скользнули ей на лоб, щеки и замерли на слабо разомкнутых губах. Я услышал, как Альбинос заплакал.
Горячие капли парафина стекали со свечи на лист бумаги. На нем была размазана кровь, как если бы Лера вытерла об него пальцы, но мазки, скручиваясь в спирали, выгибаясь в петли и волны, образовывали слова. Я вытянул лист из-под свечи, приблизил его к глазам, но не смог сразу разобрать торопливые строки: «Что будет завтра – никогда не знаешь и как в туман в него въезжаешь…»
– Уйди, – едва слышно произнес Альбинос.
Глава 41
ЦИРРОЗ
Я пробивал от дна шурфа боковые тоннели. Подземная конструкция приобретала черты осьминога, который раскидывал в сторону свои щупальца, чтобы в черной мутной воде найти добычу. Я работал без отдыха уже несколько часов, и спина уже нестерпимо ныла, и мышцы горели, и лопата казалась свинцовой, но только это самоистязание помогало не думать о нелепой, трагической смерти двух молодых женщин. У меня слезы стояли на глазах. Кто-то истязает себя за деньги. Кто-то убивает за деньги. А они жизнь поставили на кон ради любви. Что есть деньги для истинно любящей женщины? Милые, глупые, отчаявшиеся, наивные – они были обнажены настолько, что всего лишь одно слово, один намек причинял невыносимую боль – такую боль, что смерть представлялась облегчением. Мне хотелось кого-то придушить. Но разве Альбинос виноват, что охладел к Лере, что переспал с Тучкиной? Он жил между ними, греясь в лучах любви, чтобы душа не замерзла, не окаменела. Но вот источник тепла иссяк, плащаница упала с плеч. Я не знаю, что теперь будет с Альбиносом.
В тоннеле стало настолько темно, что на ледяном своде пришлось пристроить фонарик. Мураш рыл свой тоннель в противоположную сторону от меня. Снег мы сначала кидали в шурф, и потом Дацык вытаскивал его наверх ведрами. Не знаю, откуда у Мураша брались силы. Весь побитый, с заклеенным глазом, он вгрызался в мокрый лед, как землеройная машина. Коль фонарик был у меня, Мурашу пришлось довольствоваться свечами. Он расставил их по пустым консервным банкам из-под тушенки, которые закрепил на сводах. Вода, беспрерывно льющаяся сверху, постоянно заливала их. Тогда Мураш снова зажигал огонь.
Дацык, отупев от однообразной и тяжелой работы, приумолк и долгое время не произносил ни слова. Я видел его унылое, безжизненное лицо, время от времени появляющееся в светлом круге шурфа, словно это был портрет в рамке. Если бы я не знал Дацыка и мне предложили придумать подпись к портрету, я бы написал: «Портрет больного, изможденного старика». Иногда Дацык, вытягивая ведро, замирал, чтобы передохнуть, и напряженно смотрел в сторону склона. Он беспокоился об Альбиносе. Наверное, без него он чувствовал себя одиноким и слабым, каким, собственно, и был.
Я замахнулся лопатой, чтобы в очередной раз вонзить штык в желтый податливый лед, похожий на старое сало, как вдруг услышал металлический скрежет. Замер, перестал дышать. И опять удар металла о металл! Мураш что-то нашел! Я с трудом развернулся в узком тоннеле, снял фонарик и, низко согнувшись, пошел к шурфу. Воды уже было прилично, в некоторых местах она доходила мне до колен. Луч фонаря отражался и дробился на множество желтых огоньков, которые плавали на ее черной поверхности.
– Мураш! – донесся до меня голос Дацыка. – Что там у тебя?
Мураш не отвечал, продолжая скрежетать лопатой. Представляю, как любопытство и нетерпение пожирали нервы Дацыка! Я дошел до шурфа и свернул в тоннель Мураша. Здесь воды было еще больше, и ледяной свод с каждым шагом опускался все ниже, заставляя сгибаться в три погибели. Наверное, Мураш экономил силы на потолке… Я посветил фонариком на его мокрую черную спину. В этой жуткой норе Мураш был похож на огромную крысу-мутанта, которая забралась в канализацию, чтобы полакомиться там гнилостными отходами. Услышав всплеск воды, он на мгновение обернулся. Его лицо, освещенное пламенем свечи, испугало бы самого храброго человека. На меня уставился алчный, широко раскрытый глаз. Хищное животное с таким взглядом непременно кинулось бы на меня и вцепилось мне в горло. Я был готов поклясться, что Мураш тоже неосознанно дернулся в мою сторону, но сдержался и быстро отвернулся, словно хотел скрыть от меня нечто страшное и постыдное.
– Нашел что-нибудь? – спросил я.
– Ага, – изо всех сил стараясь скрыть волнение, ответил Мураш. – Кажется, это капот машины…
Неужели пришел конец моим мучениям? Неужели сейчас мы достанем чемодан, из-за которого окружающие меня люди оставили на земле столько грязи? Сатана, приняв жертву, сытно рыгнул и, подобрев, подкинул Мурашу ящик Пандоры…
Дацык так торопился спуститься к нам, что не смог удержаться за веревку и упал с трехметровой высоты на дно шурфа. К его счастью, там была горка рыхлого фирна.
– Ну-ка, шахтеры! – с волнением произнес он, приближаясь к нам. – Расступитесь! Дайте посмотреть!
– Это машина, – стал торопливо объяснять Мураш. Мне показалось, он был обеспокоен тем, чтобы я не присвоил себе лавры первооткрывателя.
Дацык даже в эту минуту не расстался с пистолетом. Впрочем, правильно сделал. Спустись он к нам без оружия, я бы немедленно использовал Дацыка в качестве настила для пола, и пил бы он талую воду до прибытия милиции. Мы с Мурашом посторонились. Дацык выхватил у меня из рук фонарик и посветил на торец тоннеля.
– Ну вот, – пробормотал он, часто дыша. – Нет ничего невозможного. Если очень захотеть, то всего можно добиться… Да, парни?
– Я как услышал металлический звук, так сразу понял, что это машина, – комментировал Мураш. – Я чувствовал, что копать надо именно в этом направлении. Чутье подсказало…
Луч света скользил по пластиковому бамперу машины. Мураш снова взялся за лопату и расчистил передок. Теперь можно было не сомневаться, что это десятая модель «ВАЗа» серебристого цвета. Из-под
