Треоса.
И тот не выдержал, отвел глаза, буркнул:
– Хочешь проверять – проверяй.
Гривуш – жирная овца. Но стричь его – куда выгодней, чем зарезать. Если Треос поручится за купца – риганцу клыки в него не запустить. Однако если вдруг выяснится: Дорманож прав,– висеть тогда Треосу вниз головой.
– Хочешь проверять – проверяй.
– Людей дашь? – спросил Дорманож.
Треос молчал. Дом у Гривуша крепкий. Пусть высокомерный риганец попотеет. А то и стрелу в глаз схлопочет.
Но Крун уже прикинул что к чему, соображал он быстро – и распорядился:
– Треос! Доставишь сюда всех, кого найдешь в доме Гривуша. И самого купчишку тоже, живого или мертвого. Понял меня?
– Понял.
Ясное дело. Живой Гривуш Круну ни к чему. Еще сболтнет лишнее.
– Ты удовлетворен, брат? – Крун повернулся к Дорманожу.
– Я и мои люди готовы помочь,– сказал риганец.
– Ни к чему, брат,– елейным голосом отозвался Крун.– Неужели ты думаешь, что мне требуется помощь в моем городе?
Дорманож без труда читал мысли Отца-Наставника. Дом отберут, а купца прикончат. Но риганца это не волновало.
– Шпионы нужны мне живыми,– жестко произнес он.– И если у них пропадет хоть пряжка, хоть пуговица…
– Мы понимаем, брат,– кивнул Крун.– Треос, не теряй времени.
VI
Отряд из восьми монахов и двадцати солдат быстрым шагом спускался вниз по узкой безымянной улочке. Четверо несли лестницу. Двое – факелы. Справа и слева – глухие стены, сверху – выступы крыш и непроницаемо-черная полоска неба. Рыжее пламя факелов шипело, сглатывая капли дождя. Сапоги солдат скользили по мокрым камням мостовой.
– Стой! – скомандовал брат Тидом, начальник отряда.
Солдаты остановились. Кто-то споткнулся, выругался.
– Пасть не открывать,– прошипел Тидом.
– Этот? – тихо спросил один из монахов.
Начальник оглядел уходящую вверх голую стену. Потом – стену напротив, тоже без единого окошка.
– Сейчас узнаем,– буркнул он.– Ставьте лестницу. Губарь, тряпки раздай.
Обмотав обувь шерстяными отрезами, полезли наверх. Сначала Тидом, за ним, заткнув за пояса полы плащей,– монахи, последними – солдаты.
Взобравшись, Тидом пересек крышу, глянул вниз, увидел тусклый масляный фонарь над входом, удовлетворенно хмыкнул.
– Начнем, пожалуй, во славу Величайшего,– присев на корточки, он принялся выстукивать колотушкой толстый просмоленный картон, которым предписано в Хуриде крыть дома простому сословию.
– Вроде тут,– определил он.– Давай сигнал, брат Кочип.
Один из монахов зажег от факела клок пакли, вспыхнувшей ярко-зеленым огнем, и подбросил вверх. Описав дугу, горящая пакля упала, и ее поспешно затоптали.
– Считай,– приказал Тидом одному из солдат, а сам подошел к краю крыши – наблюдать за улицей.
При счете двадцать шесть к входу скрытно приблизились шестеро солдат и два монаха. Подошли и заняли места у дверей, слева и справа, заблокировав единственный выход. А при счете девяносто три с обоих концов улицы, одновременно, выкатились, гремя железными ободами, тяжелые повозки.
– Начали! – гаркнул Тидом.
И шестеро солдат, ждавших с кайлами в руках, разом врубились в крышу. Минуты не прошло, как в картоне образовалась дыра. Края быстро подравняли топорами.
Тем временем внизу с грохотом столкнулись повозки, одна опрокинулась, истошно заорали возницы.
В дыру опустили светильник, обнаружили еще одно перекрытие, черепичное, разрешенное только монастырям и приближенным Наисвятейшего. Разобрали черепицу, сбросили вниз веревочную лестницу, спустили «первопроходца». Плеск, сдавленная ругань.
– Убью! – свирепо прошипел начальник.
– Здесь вода,– громким шепотом оправдался «первопроходец».
Лестница угодила прямо в маленький бассейн.
На улице тем временем орали возницы, что-то лязгало и трещало. Шум преизрядный.
– Все вниз,– скомандовал Тидом.
Выбрались из бассейной в коридор. На полу – ковер. Очень кстати. Дошли до конца, обнаружили лестницу.
– Чужаков не убивать,– шепотом напомнил Тидом.– Рубить, но не до смерти, ясно? Брат Куртик, возьми десять солдат и вниз. Кочип – тебе шестеро и левая сторона. Я беру правую. Без нужды не шуметь. Ты, сними со стены светильник. Начали.
Первые две комнаты оказались пустыми. Третья – заперта. Из-за двери четвертой доносились звуки музыки. Тидом поднял два пальца, и пара монахов встала у четвертой двери. Тем временем второй отряд обнаружил вход в оранжерею, обследовал ее, никого не встретил, проверил еще две комнаты – с тем же результатом.
Собрались вместе у двери, за которой звучала музыка. По знаку Тидома два монаха изготовили арбалеты, а третий плечом аккуратно выдавил дверь, благо задвижка оказалась хлипкой.
В комнате, на ложе, скрестив ноги сидел человек с ситрой в руках. Увидев направленные на него арбалеты, человек перестал играть, застыл с открытым ртом. Чужестранец.
– Крикнешь – умрешь,– пообещал Тидом.– Понял?
Человек еле заметно кивнул.
– Связать его,– распорядился монах.– Брат Охак, останешься с ним.
Последняя дверь. Эта выдержала нажим, но поддалась топору, просунутому в щель между ней и косяком. Свет фонаря упал на лицо лежащей в постели девушки. Та открыла глаза, зрачки ее расширились.
– Ни звука! – прошипел Тидом, прижав к ее шее холодное лезвие меча.
В этот момент по лестнице, снизу вверх, застучали сапоги и в комнату ввалился брат Куртик.
– Все чисто,– в полный голос заявил он.– Взяли всех, тепленькими, хвала Величайшему!
– Воистину так! – радостно отозвался Тидом и вложил меч в ножны.
Мясистое лицо его порозовело от удовольствия. Взгляд его снова упал на девушку. Какое-то время он разглядывал ее, потом ухмыльнулся и, подозвав к себе Куртика, пошептал тому на ухо. Монах кивнул и вышел.
– В доме есть подвал? – наклонясь к девушке и обдав ее запахом чеснока, спросил Тидом.
– Да,– чуть слышно ответила Ниминоа.
– Так. Брат Муто и брат Карсим остаются со мной. А ты, брат Кастапед, возьмешь остальных и проверишь подвал. А затем, еще раз, первый этаж. Ясно?
Брат Кастапед кивнул. Бросив взгляд на девушку, вздохнул огорченно. Такой цветочек. Ну ладно, когда ее привезут в Братство, он возьмет свое.
Когда лишние ушли, брат Тидом взялся за край одеяла, но Ниминоа вцепилась в одеяло с такой силой, что пальцы ее побелели.
– Нехорошо,– укоризненно произнес брат Тидом.– Ты оскорбляешь слуг Величайшего. Тебя накажут. После. Брат Карсим, подержи ее руки.
Брат Карсим сжал запястья девушки. Ниминоа вскрикнула от боли. Пальцы ее разжались.
