сопротивляется выполнению отданных командованием приказов, суть неприятель, с которым надо поступать соответственно, вне зависимости от его биологической принадлежности и внешнего вида.
Наверное, это ясно читалось на лейтенантском лице, потому что ни у кого, кроме господина отставного гауптманна, не хватило пороху ему противоречить в открытую. Поселенцы покорно собрались на площади и ждали команды к отправке.
Честно говоря, я не слишком понимал смысл нашего присутствия здесь. В чём наша задача – охранять пустые дома? Карать возможных мародёров?.. Или этому городку предстоит стать нашей базой для «операций по умиротворению»?
– Господа командиры отделений, ко мне! – громко скомандовал лейтенант. Скомандовал по общей связи, не через коммуникатор. Верно, хотел, чтобы поселенцы видели – Императорские Вооружённые силы на посту и ни на миг не ослабляют бдительность.
Мы поспешили явиться. Четверо ефрейторов, волей судьбы вознесённые над нашими остальными товарищами. О да, мы уже отличались. Мы уже считали себя вправе отдавать приказы и посылать людей на смерть.
– Господа ефрейторы. – На сей раз лейтенант не пренебрёг закрытым «командирским» каналом. Несмотря на то что мы стояли голова к голове – по его приказу никто не расставался с дыхательными масками и не поднимал забрала шлемов. Поселенцы косились на нас, верно, считая последними идиотами, но помалкивали. – Господа ефрейторы, теперь, когда мы на месте, я могу передать вам приказ командования. Разумеется, он строго секретен, и я не сомневаюсь, что вы сохраните всё в тайне, как и положено воинам-десантникам.
...Сейчас он уже не вспоминал, что мы на самом деле ещё даже не принёсшие присягу рядовые
И господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль тоже отчего-то забыл и обезьян, и гамадрилов, и прочий экзотический зоопарк. Сейчас, в бою, – мы все равны перед Господом, хотя у нас разные Символы Веры и мы молимся на разных языках.
– Слушай приказ Oberkommando des Heeres: в течение вечера и ночи в районе Ингельсберга возможны атаки крупных сил противника. Задача взвода: обеспечить безопасность гражданских лиц и удерживать плацдарм, годный для посадки эвакуационного бота, вплоть до подхода резервов.
– Имеющийся в наличии космический транспорт, – глухим голосом продолжал лейтенант, явно цитируя всё тот же самый приказ, – в состоянии начать эвакуацию гражданских лиц не ранее чем через семьдесят два часа. Ответственность за безопасность подданных Империи возлагается на... ну, это и; так понятно, на кого, – закончил он. – Как обычно, на меня как на командира боевого подразделения Имперских Вооружённых сил и на этого шута, – лейтенант мотнул головой в сторону надутого экс-гауптманна, – то бишь на представителя местных законных вооружённых формирований.
– Единственное более-менее пригодное к обороне здание – местный культурный центр. Он не сборно- щитовой, это капитальное строение. Библиотека, читальни, театр, кино и всё прочее достаточно просторно. И оно – на отшибе. Боты сумеют сесть почти что рядом. Сколько времени нам надо продержаться – вы слышали. К делу, господа. Танкистами я займусь сам. Вы же, господа ефрейторы, по прибытии на место получите каждый сектор обороны, составите огневую карточку, доведёте до каждого бойца его ориентиры, проведёте инструктаж и всё прочее. Гражданские сейчас начнут движение. Мы должны поспешить. Господа ефрейторы, к отделениям, бегом – марш!
Мы повиновались. Никто не перебросился даже парой слов. Если разведка говорит, что мохнатые собрались «атаковать крупными силами», это означает только одно – кровавую баню. И не только для нападающих. Что само собой разумеется.
Взвод «выдвигался». Мы топали по вымершим улочкам Ингельсберга, чистеньким, аккуратным улочкам, где, похоже, никто никогда не мусорил, не курил в не отведённых для этого местах и не оставлял окурков на тротуарах и газонах. Ровно подстриженные живые изгороди, идеальные «кубы» или «шары» древесных крон, посыпанные песком дорожки, гипсовые гномы в красных и зелёных колпаках в садах и возле калиток, причудливые почтовые ящики – в виде птиц, драконов, других сказочных чудовищ – или, напротив, сугубо модернистские – типа ездящих и разговаривающих роботов. Нигде не залаяла собака, не замяукала забытая кошка – жители Ингельсберга эвакуировались с немецкой тщательностью и педантичностью.
Поток людей тёк по улицам следом за нами. Господин отставной гауптманн, хотя и ревниво отнёсся к нашему появлению здесь, саботировать приказ Верховного командования, само собой, не решился. И порядок он, надо признать, поддерживать умел.
Люди шагали, вели за руки детей, поддерживали стариков, перекликались, лишний раз проверяя, не потерялся ли кто, не отстал. На лицах была тревога, но вместе с тем и какая-то мрачная решимость, какую я скорее бы ожидал встретить у своих соотечественников, буде нам пришлось драться насмерть. Хоть и с теми же имперцами, если бы горячие головы на Новом Крыму тогда победили и подписание договора с Империей оказалось бы сорвано.
«Культурный центр» я сперва порывался назвать «сельским клубом», однако, едва увидев его, я резко переменил мнение. Такое сооружение сделало бы честь иному городу Внутренних Планет, не говоря уж о матушке-Земле. Монументальное здание, гранитные блоки и местный «мрамор», точнее, камень, очень похожий на земной мрамор. Места Ингельсбергу было не занимать, и строители размахнулись, здание вышло длинным, широким и плоским, всего в четыре этажа. Его явно соорудили «на вырост», для нынешнего Ингельсберга он был слишком велик. Вот будь тут хоть раз в десять больше народу, пришёлся бы в самый раз.
Внутри места тоже хватало. Видно, Зета-пять не бедствовала, если сумела без всяких субсидий и кредитов отгрохать в не самом важном своём городке этакую благость. Новому Севастополю новые театр с библиотекой точно бы не помешали.. .
Конечно, Зета-пять, как и все «новые колонии», пользовалась немалыми привилегиями. Налоги тут низкие, считай, никаких, в имперскую казну отчисляются и вовсе крохи. Практически всё остаётся на планете, а капстроительство так и вовсе от податей освобождено. Многие крупные фирмы, я слышал, занимались подобным.
...Дубовые диваны, ковровые дорожки, бронзовые вычурные светильники. Внутреннее убранство было выдержано в помпезном «новоимперском стиле», который особо вольнолюбивые критики связывали с «государственным монументализмом» Третьего Рейха. Кстати, кто не знает – у нас сейчас Рейх Четвёртый, а пятому, как говорится, не бывать.
Гауптманн с добровольными помощниками тут же принялись разводить людей по помещениям. Женщин и детей – в глубокие подвалы, настоящие катакомбы, выкопанные якобы для книгохранилища, компьютерного центра и театральных складов (хотел бы я взглянуть на декорации, которые они тут собирались хранить, – в самую пору для Императорской Оперы им. Рихарда Вагнера).
Мужчин помоложе и поздоровее оставили наверху – помогать нам готовить здание к обороне.
Я поразился снова – поселенцы двигались как заведённые автоматы, никто не плакал, расставаясь, дети хоть и висли на отцах, но на удивление послушно расцепляли ручонки, едва только звучала команда и Ганс, Фридрих или Пауль мягко начинали высвобождаться из детских объятий.
Здание «сельского клуба» явно строилось с расчётом на оборону. Никаких тебе широченных окон – узкие прорези-бойницы. Никаких тебе стеклянных потолков – тяжёлые бетонные перекрытия, которые, наверное, выдержат прямое попадание снаряда четырёхдюймовой гаубицы. Мрачно было внутри, совсем не радостно и не торжественно, и я подумал, что, будь я мальчишкой, меня бы в такой театр или такую читальню не заманить ни за какие коврижки. Тем не менее сейчас нам это было на руку.
Моё отделение получило «восточный сектор обороны», то есть стену здания, обращённую на восход. Мы поднялись на третий этаж – здесь от торца до торца тянулся длинный широкий коридор с удобными для стрельбы позициями. Все подходы к «читальне» с нашей стороны простреливались на километр, как
