услужливо сообщил мне нашлемный, спаренный с прицелом вычислитель.
Я вздохнул и принялся расставлять ребят по местам. Не так-то и много – десяток стволов на почти двести метров коридора. Мы поставили оба пулемёта, два тяжёлых «шмеля»; затем пыхтящие ополченцы приволокли посылку от танкистов – стационарный огнемёт «муспель». Я оценил мрачноватый юмор создателей оружия; похоже, во всём отделении один я читал Эдду. Остальные о ней и слыхом не слыхивали, хотя «героические мифы предков» в обязательном порядке должны были преподаваться в школе. Славные у ребят моих были учителя, нечего сказать.
Как положено, я составил огневую карточку, распечатал тут же выданную компьютером карту моего «сектора», наметил с ребятами ориентиры, проверил прицелы. На правильный интервал дистанций было выставлено у одного Ханя. Что творилось с «манлихером» Раздва-кряка, не хочу даже и вспоминать.
К бойницам мы подтащили мешки с песком, предусмотрительно заготовленные тем же отставным гауптманном. Молодец мужик, ничего не забыл. Как говорится, уважаю, хотя и принадлежит к «становой нации», да и чин сам за себя говорит..
Во внутреннем дворе лейтенант развернул полевую кухню и велел вскрыть все НЗ. Нам надо было продержаться семьдесят два часа – или проторчать тут, помирая от скуки, буде разведка ошиблась.
– Не, ну её к бесу, такую войну... – ворчал Фатих, приканчивая розданный незадолго до полуночи «поздний ужин». – За каким иблисом сюда притащились? Что тут делать? Этих идиотов защищать? А нечего было небось в лемурьи угодья лезть, вот и не случилось бы никакого восстания...
– Это называется своей задницей на чужой болт накручиваться, – мрачно заметил Назариан.
– Ты не забыл, у тебя ещё три наряда сегодня? – выразительно спросил я его.
– Никак нет, господин ефрейтор, – издевательски педалируя мой невеликий чин, ответил Назар.
– Тогда бегом марш. Можешь себе представить, что уже в туалетах творится.
– Господин ефрейтор! – горестно возопил бедняга, но я был непреклонен.
Стемнело. По приказу господина лейтенанта танкисты выволокли на плоскую крышу восемь мощных прожекторов. В Ингельсберге нашлась тяжёлая строительная техника, экскаваторы, бульдозеры, скреперы, и они весь вечер копали глубокий противотанковый ров, окружая кольцом наше убежище. Получилось внушительно. Против четырёх выходов уложили пластиковое покрытие, которое легко в случае чего сбросить или подорвать.
На сей раз рыть укрытия для БМД нам не пришлось. Постарались ополченцы-экскаваторщики и бульдозеристы. Что называется, повезло.
К бою мы были готовы. Связь со штабом присутствовала. Что ещё надо засевшим в крепком месте солдатам? Только одно – уверенность, что ты делаешь правое дело...
И вот с этим-то у нас были проблемы. Большие проблемы.
Всё-таки сказывалось, что мои парни встали в строй без году неделя. Хотя и считались вполне к бою готовыми.
Если начнётся драка, мне надо выжить, твердил я себе, как заговорённый. Пусть погибнет всё отделение, лопух Раздва-кряк, горячий Фатих, сноб Назар, простодушный Мумба, флегматичный Микки, все остальные – мне надо выжить и вернуться. Потому что не за тем я здесь, чтобы геройски отдавать жизнь за, как говорится, обожаемого монарха. Пусть даже весь майорат теперь на Георгии...
Сестры, подумал я. Лена, Света.. Танюшка... простят ли они меня когда-нибудь? Конечно, я для них – предатель, и Татке наверняка уж постараются внушить...
Мои кулаки сжались.
Кое-кто за это заплатит, посулил я Дайте только выбраться отсюда, и вы мне за это заплатите. Да так, что все наши гауптманны и гауляйтеры содрогнутся от ужаса.
И эти люди здесь, на этой планете, – они всего лишь моя ступенька. Моя отмычка. Всего одна. Одна- единственная. Которую нельзя сломать ни в коем случае. Второй попытки не будет. Уже никогда.
Была глубокая ночь, когда меня сморил сон.
...И снилась мне Далька, как она стоит, улыбаясь, на " белом песке кораллового пляжа, и из всей одежды на ней – одна только узкая полоска трусиков-бикини. Море осторожно касается берега белопенным языком, и, если взглянуть подальше от черты прибоя, станут видны исполинские туши трёх ручных китов- вожаков молочных стад. Море возле нашей лагуны глубокое, дно отвесно уходит вниз, видны разноцветные кусты кораллов, мелькание рыбьей мелочи, ковыряются на дне ползуны-производители, которых никто не трогает, чтобы не истощить запасы и не подорвать экологию – на экспорт давно уже идут только выращенные на рыбофермах
Далька смеётся, и я вдруг вспоминаю, что мне нельзя там находиться. Я же теперь имперец, десантник, и вся эта планета мне должна быть более чем подозрительна.
А Даля, продолжая смеяться, легко бежит ко мне через полосу прибоя. Только теперь я замечаю, что стою, как говорится, в полном боевом – панцирь, «малихер», шлем, ботинки и всё прочее. Зачем мне это здесь, мы же на пляже?
– Далька! – ору я и бросаюсь ей навстречу Она больше не сердится на меня, замечательно, превосходно, я всегда знал, что она поймет, она не может не понять, мы же по-настоящему с ней любили друг Друга, мы ..
Далька видит меня, и лицо её словно бы каменеет. Она ещё бежит, но похожа сейчас на подстреленную птицу, чьи крылья уже подломились, и она вот-вот мёртвым комком перьев низринется на ждущие камни
Она легко уворачивается от моих рук и бросается на шею какому-то парню у меня за спиной. Парень мускулистый и загорелый, пожалуй, выглядит повнушительнее меня, но ..
...Стоп! Какой же это «парень», если прямо перед моим носом мою девушку нагло лапает мой собственный родной брат Георгий?
– Гошка, гад! – рычу я и сам бросаюсь вперёд. Но прежде, чем я успеваю добраться до них, Далька резко нагибается и накоротке, без замаха, всаживает мне в печень зазубренную острогу.
Боль и тьма.
И я просыпаюсь. От боли. В ушах – рёв тревожной сигнализации. Наш предусмотрительный лейтенант не забыл поставить её на полную громкость, так, чтобы будила подобно трубам архангелов.
– Командир! – орёт Мумба, заглушая даже вой сирен. На улице – глухая ночь. Небо затянуто облаками, ни одной из лун Зеты-пять (а у неё их три) не видно. Только яркий свет прожекторов. И – со всех сторон – живой шевелящийся ковёр, ползущий к нашей «крепости».
Кое-где в городке вспыхнули пожары. Кто зажёг, почему загорелось?
– По местам! – завопил я что есть мочи. – Расчёты, не спать! Вторые номера! К делу! Ориентиры вы знаете. Огонь!..
Почти в ту же секунду такую же команду я услыхал в переговорнике.
Гулко бахнуло орудие сперва одной БМД, затем ещё, ещё и ещё. Прямо посреди накатывающейся лавины выросли столбы и султаны разрывов, полетели обрывки и ошмётки плоти наступающих. Я взглянул в прицел – наверное, тут собрались лемуры со всей планеты. Их были десятки тысяч, если не сотни. Никогда не видел ничего подобного. В Кримменсхольме они действовали поумнее – а тут валили всей толпой, прямо на наш кинжальный огонь..
Заговорили пулемёты. Наш «МГ» стрелял трассерами, и по рядам атакующих прошла словно коса смерти. Наверное, ни одна пуля не пропадала зря, больше того, каждая прошивала по три-четыре тонких тела, прежде чем утратить злую убойную силу.
Хакнули оба «шмеля», осколочные гранаты взорвались в гуще нападающих, но те, похоже, вообще не обращали никакого внимания на наш огонь. Они словно забыли, что такое смерть. Словно у всех разом отменили инстинкт самосохранения. Потрясая своими игрушечными копьецами, вопящая волна мохнатых, похожих на детские игрушки лемуров докатилась до самого рва Сколько их погибло на подступах – не взялся бы сказать никто. Но прорехи в их строю немедленно заполнялись, поток льющихся из-за окраинных домов Ингельсберга созданий не иссякал.
Этого не может быть, подумал я. Лемуры разумны и осторожны. Совсем недавно они сражались с нами совершенно по-другому. Стрелами и из засад. А теперь – они рвутся вперёд, словно очумевшие лемминги, собравшиеся топиться.
Никогда ещё ни я, ни остальные ребята, ни даже, полагаю, господин лейтенант не видели ничего
