рейхскомиссару нашего сектора господину Тодту. Если хоть одна свинская скотина собьётся
Я не обращал внимания. Дурак Клаус не способен мне помешать. Если надо, я стану чемпионом батальона по чистке сортиров. Да что там батальона! – всей дивизии или даже корпуса. Всё это значения не имеет. А имеет – только то, что я увидел и понял там, на затерянной Зете-пять.
К тому времени я уже успел поговорить со многими. Моё отделение смотрело мне в рот, и на них я мог в какой-то мере положиться. Осторожные расспросы солдат из других взводов дали новые детали случившегося.
...Конечно, нашему взводу повезло особенно. Именно мы нарвались на «чудовищ». Именно мы оказались в Ингельсберге, когда началась лемурья атака. Остальным выпали более рутинные дела. Но кое в чём все рассказы сходились – у убитых поселенцев, у всех до единого отсутствовали опознавательные жетоны и все найденные тела носили следы частичного поедания. Лемуры вообще слыли вегетарианцами. Никогда доселе их не замечали в употреблении мясной пищи. Значит, или что-то очень сильное сдвинуло их, как говорится, «по фазе», или все наши прежние данные о них были неверны. Учитывая давность контакта, многочисленные исследования, нам пришлось бы предположить, что либо сотрудники постоянно действующей ксенобиологической экспедиции на Зете-пять были «под колпаком», либо...
Мне, если честно, больше нравился первый вариант. Так у нас оставались какие-то шансы.
Почти всюду сопротивление лемуров удалось подавить легко. И повсюду они предпочитали рукопашным схваткам луки, пращи и самострелы. Вполне, кстати, разумно. Наталкиваясь на плотный огонь (а остальные роты «Танненберга», кадровые роты, превосходили нас в выучке не то что на голову, а, наверное, на все пять), лемуры немедленно отходили. Они понесли потери, но потери эти были не сравнимы с тем, что произошло под Ингельсбергом.
По словам солдат, это была обычная операция. И даже не слишком трудная. Так что, если бы не «чудовища», осада и «сидение», не видать бы мне Железного креста как своих ушей.
Проклятая железка жгла мне грудь.
...Торжественную встречу нам, само собой, устроили. По такому случаю на «Невском проспекте» впервые нарушили негласную традицию – феечки визжали и прыгали в одних рядах с почтенными и благонравными офицерскими жёнами.
Они на самом деле визжали и прыгали, размахивали руками и бросали нам под ноги цветы. По случаю праздника и ввиду наличия присутствия господ офицеров феечки оделись поскромнее. Но всё равно – задолго до трибуны, где возвышалась монументальная фигура господина рейхскомиссара (большая шишка, один на целых десять обитаемых планет, включая и злополучную Зету-пять), моё отделение принялось пялиться на девчонок, беззастенчиво раздевая их глазами.
Я услыхал злобное шипение Клауса-Марии и гаркнул на своих. Не подействовало. Особенно выделялся, как обычно, Раздва-кряк, выкативший зенки на молодую даму совершенно монументальных форм, настолько монументальных, что бедолага Кряк едва ли дотянулся бы ей и до плеча. И вопил он ей в ответ какой-то бред вроде «Пусечка! Лапочка! Милая!» и так далее.
Пришлось слегка нарушить строй и сунуть Селезню кулаком под рёбра. В отличие от слов, это подействовало. Как сказано в одной мудрой старинной книге, «насилие разрешило больше конфликтов в человеческой истории, чем все остальные методы, вместе взятые». Воистину так!..
Я старался гнать от себя эту мысль, но Гилви всё-таки в толпе выискивал. Надеялся, что она тоже выйдет встречать, и не кого-то другого из своих клиентов, а именно меня. Я по ней соскучился. И... если честно, то приснопамятные методички господ военных психологов уже не казались таким уж бредом. Что нужно солдату после боя, кроме доброй выпивки и женской ласки?..
Но Гилви так и не появилась.
Мы пропечатали шаг на плацу, перед светлыми очами герра комиссара. Ребята в последний момент сообразили, какими неприятностями может грозить небрежение, и прошли как надо. На мой взгляд, даже не хуже кадровых рот.
Повара не пожалели для нас НЗ. Обед был на славу. Впрочем, пушечное мясо и следует кормить – чтобы не погибло совсем уж безо всякой пользы.
Моё отделение веселилось, словно дети. О погибшем Кеосе уже никто не вспоминал. Он мёртв, но мы-то живы!
Чего ещё ждать от «армии жизни, солдат зла»? Выросших на задворках имперских мегаполисов, привыкших, что рядом чуть ли не каждый день гибнут подельщики из твоей банды и, чтобы выжить, надо убивать? В войнах за лишнюю улицу, где именно ты можешь продавать «свет» и «семь колов», где именно ты взимаешь дань с мелких торговцев, что по неистребимой старинной традиции объезжают кварталы со своими неказистыми фургончиками, предлагая мороженое, фрукты или поношенную одежду?
Нас отвели в казарму, и тут господин штабс-вахмистр объявил, что по случаю успешного выполнения поставленной командованием задачи мы все получаем отпуск. Обратно надо явиться только к полудню послезавтра. Как мы проведём это время – наше дело. Хоть на своей койке, хоть где. Всё поняли, шимпанзе бесхвостые? Тогда – р-разойтись! По возвращении из отпуска всем вам предстоит принять присягу. Станете полноправными десантниками, хотя, скажу вам по чести, добрая половина из вас этого не заслужила...
...Разумеется, ни у кого из моих ребят фантазия дальше наших любимых феечек не пошла. У меня были кое-какие идеи – например, слетать к Дальке и попытаться... но, по здравом размышлении, этот вариант я отбросил.
Даля не из тех, кто прощает.
И ноги сами собой понесли меня следом за радостно галдящей толпой вчерашних рекрутов – пройдя «крещение огнём», мы получили право на досрочную присягу. Мы уже все считаемся «действительными», а присяга – формальность.
«Невский» ярко освещён и забит народом. Многие офицеры в гражданском. Женщины в нарядных платьях. Играет батальонный оркестрик, играют вживую, и у открытых дверей баров и кабаков начинаются танцы. Сегодня такой день, когда все равны – и даже феечки не стесняются. И даже чопорные гауптманнши и майорши снисходят до разговоров с ними. Батальон вернулся назад, и это единственное, что имеет значение.
Моё отделение растаяло как летнее облачко, как утренний туман. Разбившись на пары и тройки, господа императорские десантники ломанули к гостеприимно распахнутым дверям всевозможных забегаловок
А я побрёл вниз по улице, косясь на ярко освещённые окна и гомонящий люд. Сейчас они ничем не напоминали солдат. Скорее – какие-то ряженые, невесть зачем напялившие на себя камуфляжную форму. Не желая признаться в этом самому себе, я искал Гилви. И шлялся так довольно долго, отчего-то не решаюсь нырнуть в самую гущу толпы, искал до тех пор, пока услышал:
– Рус!
Она. Ну конечно, она. В обтягивающих розовых брючках до колен, в коротком топике – ей было что показать.
Странно даже, что красивая девчонка не нашла ничего получше на своей родной планете или даже на одной из Внутренних – там ведь подобные профессии тоже процветали и оплачивались не в пример щедрее, отнюдь не из скуповатой имперской казны.
– Привет, Рус, – она неловко улыбалась, как-то неравно поправляя тщательно уложенные волосы. – Рада, что ты... цел и вернулся. Мы скучали тут без вас. Офицерши только что на стенку не лезли.
– Привет, Гилви. Ничего, офицерши – не лемуры. Не укусят.
– А что, те покусали? – участливо спросила она, беря меня под руку.
– Покусали, – пришлось признаться. – У меня один погибший, Кеос, может...
– Кеос? Ташеску? Он к Марии ходил, подружке моей. Говорила, хороший парень...
– Да будет ему земля пухом, – проговорил я. Кеос был одной веры со мной, и надо бы отслужить по нему заупокойную...
– Он погиб, но мы-то живы, – тем не менее проговорила Гилви, прижимаясь ко мне плечом. – Живы, и другие ребята твои вернулись... Пойдём куда-нибудь, а?
– Куда?
– Где мои... другие нас не увидят, – неловко произнесла она. – Пойдём ко мне. Мы пошли.
