Череп на рукаве

разведчиков. Но не только их. Ещё пять отделений. И моё в том числе.

...Никто не знал, что сбило ведущего геликоптерной тройки. Ведомые ничего не видели. Просто ведущий вдруг резко заорал: «Назад! Все назад!», закричал в отчаянии

«Господи!» его штурман-оператор, и... всё. Вертолёт ведущего косо рухнул прямо вниз, словно его потянули невидимые канаты.

Что «прочищало» в лесу напалмом это звено, нам объяснили очень коротко. Но так, что у Микки глаза сделались совершенно дикими.

«Возможно присутствие аномальных форм жизни, по опыту контакта на Зете-пять».

Вот оно, сказало сердце. Довольно и спокойно. Ты был прав. Они вернулись. Ты был прав в своих предчувствиях. Ты заслужил офицерские галуны и звёздочки на погонах. Пусть даже в армии, где служба для того, кто с тобой одной крови, по идее, так же немыслима и невозможна, как для обычного человека – соитие с животным.

...Мы развернулись в короткую частую цепь. Мы видели друг друга. Мы были хорошо вооружены и уверены в себе. Мы уже сталкивались с этой нечистью и побеждали. Там, на Зете. Потому что как бы то ни было, мы тогда победили. Планета осталась нашей. Чужая жизнь не смогла свить на ней гнезда. Не знаю почему, но не смогла. Не сможет и здесь. Потому что мы, мужчины и женщины, носящие Feldgrau... тьфу, бес попутал, заговорил, словно господин фон Валленштейн.

Сперва этот лес казался совершенно обычным. Ну, не земные деревья... но принципы организации совершенно те же, другие разрезы листьев, другие рисунки коры, но тот же неизменный хлорофилл в хлоропластах, тот же дээнковый код, правда, химически другие основания, однако принцип опять же не отличим.

Мало-помалу сухая лесная земля под ногами напитывалась влагой, ботинки захлюпали по мясистой откормленной траве. Потянуло странным запахом – что-то вроде перегретого питательного бульона для бактериальных культур. Раздва-кряк, всегда на операциях предпочитавший держаться поближе ко мне, брезгливо скривился.

Я молча бросил на лицо забрало. Включил фильтрацию. Предупредительно запищал зуммер, поставленный на детекцию движения. Цель впереди не отвечала на запрос опознавателя «свой- чужой».

Оповещение отделения. Автоматика сгенерировала быстрый «рапорт» взводному. Данные пойдут в ротный компьютер, пойдут и в батальонный. Получат «привязку» другие подразделения, возьмут на заметку артиллеристы и лётчики – на войне как на войне, если надо, ударят и по своим.

Я подал сигнал, и отделение залегло. То, что было впереди, уже ощущалось всеми сенсорами. Крупная масса, горячая – градусов пятьдесят, если в среднем, перемещается медленно..

В лесу впереди нас жалобно и с отчаянием затрещали деревья.

Какой-то очередной монстр? Бронированный гигант, что-то вроде древнего дракона? Не страшно. Никакая броня не устоит против кумулятивной струи, никакой «выдыхаемый огонь» не сравнится с термитными снарядами. Мы перебили целую бездну этих чудовищ на Зете-пять с ничтожными для нас потерями.

– Отделение, товсь, – одними губами произнёс я. Давным-давно уже пехота позаимствовала эту морскую команду...

Треск. Валится наискось небольшой прогалины вывороченное с корнями дерево, длинной зелёной хвоей напоминающее наши земные лиственницы, отлично укоренившиеся на Новом Крыму.

Однако тварь, вывалившаяся из чащи, ничуть не напоминала «боевого монстра». Скорее это походило на рыхлый, изрытый порами, непропечённый как следует хлеб, на ползучую громадную амёбу. Правда, эта самая «амёба» обладала, судя по всему, силой тяжёлого танка – за ней тянулась настоящая просека. Вывороченные, поломанные деревья, торчащие острые пни; и парящая канава глубиной в добрых полметра и шириной в три.

Никакой враждебности тварь не проявляла. Непонятно было, заметила она нас вообще или нет. Это явно не представитель эндемичной фауны, это явно «чудовище», вот только в какой степени оно «чудовищно»?..

– Штабс-ефрейтор, огонь открывать только по команде, – прошипел у меня в ушах голос фон Валленштейна.

Ясное дело, только по команде. Все эксперты-контрразведчики сейчас истекают слюнями за своими мониторами. Думаю, они охотно пожертвовали бы парой-тройкой моих ребят, чтобы только во всех деталях изучить, к примеру, процесс пищеварения этой твари.

«Амёба» пёрла прямо на нас, не выказывая никаких враждебных намерений. В переговорнике вновь зашипел Валленштейн:

– Штабс-ефрейтор, раздаться в стороны и пропустить!

С превеликим удовольствием. Отчего-то мне не слишком улыбалась перспектива вступать в «скоротечный огневой контакт» с этой тушей. Было в ней что-то сугубо неправильное. Она слишком горячая, при пятидесяти градусах многие ферменты, те же рестриктазы, могут оказаться просто неактивны. Или тварь у нас из породы термофилов? Тех, к примеру, бактерий, что живут и благоденствуют в горячих водах термальных источников? Или повышенная температура просто способ катализа, при использовании ещё каких-то не известных нам механизмов?

Мы раздались в стороны. И «амёба» прокатила мимо нас, с великолепным презрением игнорируя все наши бомбы-пулемёты. Словно была уверена, что её никто не тронет. Звериных инстинктов она, похоже, была лишена начисто.

Тварь сгинула в чаще, продолжая немилосердно корчевать на своём пути всё растущее на земле, а мы – мы вновь двинулись дальше. Существо отследят другие. Может, даже захватят.

Теперь у нас был ясно видимый ориентир Мы двигались вдоль оставленной канавы. Выглядела она достаточно мерзко – вся покрытая какой-то слизью, и вдобавок земля там как-то странно шевелилась. На миг у меня мелькнула идея, что я видел нечто вроде «сеялки»; а потом мы оказались на краю леса, и я враз забыл про всех «амёб» на свете.

Уютной речной долины больше не существовало. Здесь погулял артиллерийский огонь, а до этого обрабатывало напалмом звено вертолётчиков. Или их цели располагались ближе, в лесу?.. Неважно.

Земля под ногами смачно хлюпала, пропитанная... я хотел сказать, водой, но нет, это была не вода. Мутная жидкость, вязкая и плотная, вызывающая какие-то не слишком приятные аналогии с семенной. А дальше, дальше...

Река исчезла. Точнее, вместо неё, вместо весёлого бурного потока, скачущего по обточенным гранитным глыбам, медленно тянулась полоса непонятно чего, какого-то студенистого желе мерзкого гнойного цвета. И, я полагаю, такого же запаха.

На противоположном берегу чернели обугленные обломки вертолёта. Слизь равнодушно лизала броневые панели, затекала в проёмы окон и струилась дальше, неся на поверхности частицы копоти и праха. А вот следов артиллерийского огня практически видно не было. Лишь две или три воронки, окружённые поваленными деревьями, – от перелётов на другом берегу.

А в самом потоке я видел массу коричневых пузырей. Больших и маленьких, внутри которых что-то судорожно дёргалось, поворачивалось, пульсировало... Оплетённые паутиной смутно различимых сосудов, то вздувающихся, то вновь опадающих, словно невидимое сердце с натугой гнало по жилам густую кровь.

Да, чтобы разъяснить такое, недостаточно ни спутников, ни самолётов- разведчиков. Это надо видеть.

Сотни, тысячи шаров. Сотни, тысячи существ. Самых разных. От паука до мамонта. Насекомые, рептилии, птицы. И эту реку не остановить. Только если выжечь «студень» от самого устья тем же ядерным взрывом.

Громадный «инкубатор» не обращал на нас никакого внимания. Очевидно, не счёл угрозой – в отличие от тех же вертолётов. Наши винтовки тут бы ничем не помогли. Толстенный слой «желе» должен действовать не хуже нашей брони. Огонь выжжет верхний слой, но не пройдёт вглубь. Снаряды «расплескают» студень, гидродинамический удар уничтожит несколько сотен зародышевых пузырей, но им на смену туг же придут новые. Нет, лечение здесь может быть только самое радикальное. Это как в средние