первый же свой день в Кокскру встретила Джошуа Ковингтона, политика-либерала, родившегося где-то здесь, во Флориде (по его словам), и приехавшего сюда за несколько недель до нее. На десять лет старше, разведен, один сын. Как она осталась (хотя и не представляла себя в роли мачехи), вышла за него замуж, и половину своего медового месяца они провели в спорах о способе спасения болота. Как три года спустя Джошуа Ковингтон погиб в автокатастрофе и как вскоре после этого толстячок, ставший ее сыном, стал собирать коллекцию насекомых.
Рассказывая все это, она не смотрит на Рика, и он не знает почему. Постоянно отводит взгляд, словно не хочет, чтобы он смотрел ей в глаза. Да и в голосе слышится нечто, заставляющее его предполагать, что она лжет. Но в чем? В ее жизни явно нет никаких тайн, и она кажется человеком честным. К чему ей лгать?
Работая бок о бок со Сьюзен в ее кабинете, Рик понимает, в чем смысл нового тысячелетия: дело не в пузырях-пришельцах с огнеметами или гигантской саранче с пищевыми феромонами. Дело в
Рик с каждым днем все больше мрачнеет. Его одолевает ностальгия по чему-то, чего он не в силах понять, и Сьюзен везет его на ретроспективу научно-фантастических ужастиков пятидесятых в местный кинотеатр, вышедший, судя по его виду, прямо из одного такого ужастика. Сама она издевается над фильмами. Образами женщин. Беззаветным героизмом. Черно-белыми ценностями. Картонными людьми.
Рик начинает видеть эти вещи в новом свете. Это фильмы не о настоящих людях, а о персонажах комиксов, которые никогда не жили и не будут жить в реальном мире.
Она подтрунивает и над его татуировкой, но абсолютно беззлобно, даже добродушно, поэтому он не обижается.
Джейкоб то и дело болеет («простужается», по словам Сьюзен), но Рик не слишком над этим задумывается. Мальчик ведет сидячий образ жизни, заплыл жиром, так что это неудивительно. Он просто не в форме. Неплохой парень и нравится Рику, но есть пределы… и грипп дает Рику вполне законный предлог улизнуть, остаться наедине с собой. Что ни говори, а мальчишка повсюду таскается за ним. Как-то он даже дарит Рику свою единственную пластиковую фигурку «Мутанта Макалоувилля».
— Есть и компьютерная игра, — поясняет он. — Каждый раз, когда убиваешь мутанта, получаешь право участвовать в гонках на старой машине. У меня была такая, но я отдал ее поиграть одному парню в школе, а тот переехал в другой город. Не слишком интересная. И саранча похожа на кур.
Рик наблюдает попытки коммандос мэра избавиться от «проблемы крабов»: огнеметы, ловушки, яд. Горящие крабы невыносимо смердят, а живые просто уносят ловушки волной красных тел. Жалкое зрелище. Пародия на ужастики пятидесятых!
Когда Дэ-Эн-Ка, кот Сьюзен, доползает до душевой кабинки, чтобы там подохнуть, и Сьюзен с плачем бормочет: «Они снова применили яд», ситуация уже не кажется смешной.
Однажды ночью Рик стоит на темном крыльце, наблюдая, как крабы маршируют через протекающий возле дома ручей. И внезапно понимает: они идут, потому что не могут иначе. Они полны мужества, их волю не сломить. А он? Найдет ли он в себе такое мужество? Есть ли у него хоть капля воли?
Наконец он ведет Джейкоба — на этот раз одного Джейкоба — на фильм пятидесятых и неожиданно для себя начинает подшучивать над Героем, Подружкой, Профессором и Полицией штата, над тем, как им все легко дается.
— Если бы жизнь не стоила борьбы, тогда все не было бы таким сложным, — к собственному удивлению слышит Рик свой голос. И сидя рядом с Джейкобом Ковингтоном, он вдруг понимает великое значение заботы о ком-то — о ком-то, кто нуждается в тебе и не имеет твоей силы.
На душе становится легче. Теперь он чувствует себя лучше. Спокойнее. Как истинный герой. Мальчик любит его.
Джейкоб засыпает: это большое, глупое, лунообразное лицо, «украшенное» очками, ложится на его руку во время третьего по счету фильма. И Рик его не будит, хотя рука затекла.
Когда зажигается свет, он видит на ладонях Джейкоба сыпь, которой раньше не замечал. Нужно не забыть сказать Сьюзен, когда они вернутся. Но, покидая театр, он случайно видит тыльную сторону ладони Джейкоба. Сыпь пропала. Может, все дело в освещении?
Потом они идут по Главной улице, заглядывая во все магазины подряд. Останавливаются, чтобы купить майки. Рик выбирает мальчику майку с насекомым — большой яркой пчелой, и на душе снова становится хорошо. Джейкоб тоже протягивает Рику майку с насекомым — гигантской сороконожкой. Ничего не поделаешь, придется носить. Они надевают обновки и идут дальше. Поначалу Рик немного смущается, потом привыкает. По крайней мере, это не «мутанты Макалоувилля».
Как-то ночью он достает фотографию Джошуа Ковингтона, смотрит на нее, потом на спящего Джейкоба и вздыхает. Отцы. Сыновья.
Назавтра он снова видит на руках Джейкоба сыпь и говорит об этом Сьюзен.
— Ничего особенного, — отмахивается та. — Это не заразно. И кадр меняется. Мы видим, как…
Рик уничтожает запись репортажа. Свидетельство его былой славы. На его лице улыбка. Наконец-то он смирился с неизбежным. Остыл. Успокоился.
И тут происходит ЭТО.
Все смотрят телевизор в гостиной. Сегодня день выдался суматошным по части развоза бутылок с водой, а потом пришлось провести два часа в офисе клуба «Спасти болото», для которого Сьюзен помогает добывать средства. Передачу прерывает срочный выпуск новостей.
— Они выходят из моря в Галвестоне, — объявляет ведущий. Кто именно?
Инопланетяне, разумеется. Выглядят как водяные трицератопсы, иначе говоря, трехрогие динозавры — с рогами будто из резины. Странные орды тучами лезут из Мексиканского залива, тащат за собой обломки старых кораблей и самолетов, жертв Бермудского треугольника. Злые, как черти. Глобальное потепление, способствующее нагреву подводных течений залива, послужило причиной разрушения их надёжных придонных куполов, и они взбесились, готовые к мести. Снимки бегущих жителей Галвестона. Изображения истекающих водой тварей размером с танк Ml и такого же цвета. И все это вполне реально.
Рик слушает и к своему ужасу ощущает воодушевление. Прилив энтузиазма. Все начинается снова, говорит голос. Шанс возродить прежнюю славу.
Он пытается устоять. Урезонить себя. Неужели последние несколько месяцев ничему его не научили? Неужели он ничего не почерпнул от Сьюзен и Джейкоба? Он одинокий мужчина, одинокое человеческое существо, причем смертное, а здесь, в Кокскру, он обрел мир. Дом. Семью.
Тщеславие ядовитой коброй поднимает голову, но Рик сопротивляется.
— Здорово, — говорит он наконец, расплываясь в улыбке. — Пришельцы уничтожают техасские пляжи. И что теперь?
Сьюзен и Джейкоб смеются. Но смех почему-то кажется Рику нервным. Странно, правда?
Он вдруг замечает кое-что. Освещение приглушенное, но он мог бы поклясться, что на ее локте — та же самая красная сыпь. Или это ему привиделось?
— У тебя ведь нет никакой сыпи, правда? — спрашивает он, перед тем как потушить свет.
