спустился по лестнице, – и лишь во дворе, меж североамериканским седаном и южнокорейским купе, осознал кретинизм ситуации. От души пнул мидл-классовое колесо купе, шарахнулся от истерически ойкнувшей сигнализации и решительно зашагал к своей остановке.
В полутора метрах от жестяного вымпела с перечнем автобусных номеров имелся полупрозрачный коробок продуктового киоска. Вадим презрительно посмотрел на него.
Зашел.
– Какое у вас пиво самое дешевое? Продавщица равнодушно покосилась на ценники:
– “Пилзенес”.
Вадим вспомнил давешнего автобусного пролетария. И мстительно ухмыльнулся про себя, вслух отмерив:
– Одну.
Спонтанная диверсия, впрочем, пропала втуне. Лада выдернула бутылку у него из рук и, абсолютно игнорируя нищую этикетку, зарыскала взглядом по кухне в поисках, очевидно, открывашки. Выдвинула какой-то ящик, пошарила. Ничего не обнаружив, уперла бутылочную крышку в край зеркально- полированного стола и с неожиданной результативной четкостью припечатала ее холеной ладошкой. Крышка затенькала под мойку. Нетерпеливо сдув обильную бежевую пену, Обложка приложилась к горлышку. В один присест уговорила треть.
Утерлась. Облегченно фыркнула. Лицо ее обретало осмысленность.
– Кайф, – констатировала она, перемещая уже разумный взгляд на Вадима. – Так чего ты, говоришь, пришел?
3
Мурашки.
Рыжие лесные Formica rufa, красногрудые древоточцы Camponotus herculianus, семейства Leptothorax, листорезы вида Atta cephalotes, фараоновы Monitorium pharaonis.
Когда они, рыжими и черными, артериальными и венозными колоннами двигаясь под кожей от кончиков, от подушечек пальцев рук и ног, от точек, где в спиральный водосточный водоворот сворачивается дактилоскопическая галактика, вдоль гулких трубчатых туннелей плюсневых и пястных костей, через транспортные узлы запястий и голеностопов, дорожные развязки локтевых и коленных суставов, по пересеченной местности мышц, добрались до плеч и бедер, и, помедлив, сконцентрировавшись, с четырех сторон по геометрическим диагоналям устремились в точку пересечения, в место встречи, в солнечное сплетение, и соединились, сплавились, аннигилировали, взорвались – концентрически и алчно рванулась вкруг жаркая взрывная волна, чертя, как чертит плоскую версию окружающего мира луч радара, изнутри контуры ее туловища и контуры континентов внутренностей: почки, печень, желудок, поджелудочная, селезенка, мочевой пузырь, тонкий и толстый кишечник, матка, влагалище, сердце... – сердце, выждав одну двадцать пятую мига, торкнулось изнутри в грудину, и диафрагма прогнулась в первый раз, раздвинув шпангоуты ребер и с новеньким хрустом впустив воздух в слипшиеся целлофановые мешки легких, и кровь, подрагивая, с турбинным гулом ввинтилась в плечеголовной ствол, в сонную артерию, вошла в обесточенный мозг, и мозг налился, затрепетал, накалился вольфрамовой нитью, вспыхнул, – она открыла глаза.
Перед глазами была бесконечная, бесконечно далекая арктическая равнина.
Она села рывком.
Жопа мерзла. Она глянула вниз. Осклизлый мрамор. Плита.
Она повела головой вправо, влево. Синюшные сумерки. Взболтанный взвешенный полумрак. В нем растворяются, уходя ровными рядами, идентичные прямоугольники.
Под ней – такой же.
Она потрогала себя. Ее не было. Под стеклянными пальцами бесчувственно пружинила резина. Рука пощупала мягкую прогибающуюся впадинку под горлом. Сползла с треугольных ключиц. Помяла компактную круглую грудь. Осторожно потеребила острые, чуть косящие соски. Стекла по холодным каменным долькам пресса. Дошла до пупка.
Из пупка вырастала прохладная металлическая цепочка.
Пальцы бегло перебрали мелкие звенья. Добежали до увесистой устрично-гладкой луковицы.
Щелк.
Крышка откинулась.
Дробно запрыгали по мрамору, скатываясь на твердый пол, звонкие муляжи аккордов “Рул Британия”.
Воспаленные фосфорические глазки циферблатов уставились зло.
Пять.
На самом большом стрелка вперилась в зенит. На трех младших – в надир. И лишь на самом маленьком – педантично считала секундные деления.
100%
0
0
0
0.10 0.11 0.12
Она защелкнула устрицу и спрыгнула.
Щербинки пола колко ткнулись в узкие ступни. Резиновое тело вдруг неподконтрольно, самовольно раскрутилось жесткими жгутами конечностей, отлилось и затвердело в боевой стойке богомола: стопы под прямым углом, упругая рама ног, несущая правая – коленом вперед, взведенная, готовая к круговому хлесткому удару, левая – далеко назад, опасно скрюченные пальцы разведенных на полметра, развернутых ладонями друг к другу рук крепко сжимают и готовы вытолкнуть навстречу внезапностям невидимый тяжелый продолговатый цилиндр.
0.15 0.16 0.17
Волевым насилием она смяла себя, как неподатливую, с холода, пластилиновую фигурку. Огляделась еще раз. Равнозначные линейные прямоугольники равнозначно разлинеили пространство. Нет разницы между “вперед” и “назад”, “право” и “лево”, “запад” и “восток”, “юг” и “север”. Пойди туда – все равно куда. Она пошла все равно куда. В первое подвернувшееся прямо.
Прямоугольники отцеживали пространство в унисон стрелке, цедящей время.
0.21 0.22 0.23
Она шла, и плоская прицельная сетка окружающей нереальности, нарастив критическую массу шлепающих босых шагов, стала расслаиваться на измерения и набухать деталями.
На прямоугольных мраморных столах покоились тела, фрагменты тел, фрагменты фрагментов.
Размеренно и сжато скользя вдоль, она вгляделась. Куклы. Мертвые куклы. Целиком. Частями.
Небрежно обточенные носатые овалы деревянных голов. Нарочито дотошная раскраска человечьих лиц поверх. Волокнистые парики. Прореженная отверстиями фанера конечностей. Витые толстые пружины внутри. Шарниры суставов.
Из туловищ торчат резные металлические ключи.
Грубые бездействующие подобия человеков, человеков, человеков, человеков, человеков... Большой собаки. Огромного черного лакированного дога. Кое-где – она приблизила лицо, навела взгляд на резкость – лак облупился. Фигурный вырез в боку. Тусклая масляно-железная требуха, керамическое подобие сердца со сколотым краем. Дальше. Снова человеки. Два, четыре, шесть, во... Белесый таракан человечьего роста. Перевернут на спину, шесть ног мучительно растопырены, в членистое брюшко вонзен такой же резной ключ.
0.57 0.58 0.59
Звук сзади.
Ее взметнуло вверх, еще в воздухе развернуло, распялило иероглифом – и так она прилипла на двенадцатифутовой высоте: правая нога упирается в кругленькую попку лепного купидончика, левая воткнулась пальцами в незаметную выбоинку в потолке, левая рука захватила влажное удавье тело холодной, обросшей, будто корабельное днище, невнятным колючим мочалом трубы. Правая сжалась в маленький граненый кулак.
