Дверца захлопнулась.
Мосол отвалился от меня, незаметно потыкал пером мне в левый бок: смотри, мол. Спина у меня была мокрая, капля, щекоча, сползла из-за уха на шею. Через стеклянную стенку было видно, как Губастый, расплатившись, двинул в магазинчик.
Рядом с нами остановился огромный черный, на лакированный гроб похожий «роллс-ройс». Из гроба выкарабкался придурковатого вида жирный всклокоченный кент в мятом спортивном костюме и ярко- красных ботиночках. Пошел в магазин.
Горизонт задирали невысокие горы. Рядом с нами на тротуарчике, у дверей, курила белая молодежь с вялыми лицами – так не похожая на витальных арабских гопников. Мы стояли к тротуару правым, моим, боком – Мосол время от времени нагибался, высматривая что-то из-за меня. Я повернул голову. Губастого заметил не сразу – тот маячил спиной к нам у какого-то дальнего стенда.
Буржуй в красных ботинках выполз с упаковкой пончиков, втиснулся в свою домовину и отчалил. В очередной раз начался мелкий дождь.
Губастого не было. Мосол нагибался все чаще. Чувствовалось, что ему хочется выйти искать «напарника» – но он боится оставить меня одного.
Минут через десять Губастый наконец возник в дверях со здоровым пакетом чипсов, поводя плечами и бубня некий рэп, подтанцевал к машине. Мосол что-то агрессивно спросил, тот рассеянно ответил, бросил ему чипсы. Мосол, помедлив, разодрал пакет и кинул горсть в пасть, захрумкал. Мы тронулись.
Валанс – 25, Авиньон – 140, Марсель – 205.
Горки тянулись по обе стороны автобана, на их фоне мелькали живописные бежевые городки под красноче-репичными крышами – но то и дело диссонансом вклинивались современные коробчатые здания и серые промышленные корпуса.
Шел пятый час езды. Авиньон? Марсель? Что-то еще? Даже если Марсель – у меня часа полтора. Конечности затекли и отнялись, болело все, что могло. Я то подавался вперед, упираясь коленями в переднее сиденье и перенося вес тела на них, то откидывался на спинку – но под конец уже ничто не помогало.
Мосол, выдолбивший косяка четыре и задымивший весь салон, дремал. Губастый водила воткнул наушники и нырял головой, пристукивал по баранке пальцами в такт почти не слышному мне, время от времени вытягивая правую руку на соседнее сиденье и шаря в опустошенно шелестящем пакете чипсов.
Никто никуда не звонил.
Серо-зеленый безлесый пейзаж, складчатые горки, к которым уходят очень аккуратные посадки очень неаккуратных, корявых, метрового роста деревьев, похожих на осьминогов, воткнутых в почву вверх щупальцами.
Плантации чего-то вроде хмеля – ряды проволоки, загогулины сухих усов...
Да и хрен бы он запомнил столько цифр с одного раза...
Становилось все больше скал – светло-бежевых, местами выпирающих крутыми горбами. Длинные гряды холмов светлели срезами скальных стен. Иногда на утесе виден был замок того же бежевого цвета.
Ничего не происходило.
Косясь на Мосластого, я осторожно попробовал максимально, предельно согнуться, сложиться – и протащить запястья под ботинками. Я знал, что без профессиональной гибкости тела подобный номер не пройдет по определению. Но очень постарался – несмотря на отчаянную боль в спине. Номер не прошел.
Сто тридцать километров до Марселя.
Я пытался не паниковать. Получалось херовато.
А эти, интересно, что практикуют? Или тоже – утюг на спину?..
Я закрыл глаза и вдруг в какой-то момент услышал по-английски:
– Скажи, что хочешь ссать. Быстро!
Водила выдернул наушники и смотрел в зеркальце на меня.
– Ай вонт ту писс! – гаркнул я, механически удивляясь: какая разница Костлявому, что именно я скажу?..
Губастый уже перестраивался к обочине. Мосол завертел головой. Водила что-то ему сказал, тормозя.
Мы остановились у бетонной будки со стальными дверьми – бесхозного придорожного сортира. Арабы затеяли разговор и даже, кажется, спор. Я заныл как можно жалобнее. Губастый вылез, обошел машину и открыл мою дверцу. Адресовал реплику Мослу. Тот посмотрел на него, помедлил и вынул что-то из кармана. Бросил через меня. Ключ от наручников.
Губастый стянул куртку с моих колен и полез под них с ключом. Бормоча и нервно толкаясь, повозился некоторое время – послышался негромкий лязг. Я освободил руки. Губастый ударил меня по коленям – вниз! – свел мои запястья (синяки на них выглядели так, словно кисти мне отрубили, а потом приставили назад) и сцепил спереди. Вернул ключ Мослу, потащил меня за шиворот наружу, оглядываясь на предмет случайных свидетелей. Никого у сортира не было, кроме нас.
От боли в разогнувшейся спине я зарычал. Онемевшие ноги не держали. Губастый несильно ткнул меня кулаком в ухо. Я сделал несколько абсолютно пьяных шагов – и понял, что мочевой пузырь действительно переполнен. Губастый подхватил мою куртку и набросил мне на плечи спереди – ее низ прикрыл «браслеты». Понукаемый нетерпеливыми тычками, я заковылял к будке. По автобану с шелестом неслись мимо машины.
Взявшись за ручку сортирной двери, Губастый быстро, как бы невзначай оглянулся на наш «опель» и махнул мне головой: внутрь. Крикнул что-то оставшемуся в тачке «напарнику» и зашел за мной следом.
Внутри было стальное очко без стульчака, но с перильцами для инвалидов и стальная же раковина. Губастый выхватил мобилу и быстро, нервно принялся набирать номер. Я сбросил куртку на пол и завозился скованными руками в ремне – было дьявольски неудобно. Губастый шипел за плечом арабские матюги.
– Скажешь два слова. По-английски. Скажешь что-нибудь не по-английски – убью. Скажешь, где мы, – убью. – Он поднес телефон к уху.
Я наконец извлек искомое и задребезжал струей по нержавейке.
– Это я, – нервно произнес Губастый в телефон на инглише. – Слушайте своего Йори. – Он приложил мобилу мне к щеке.
– Хэлло? – осторожный голос Мирского.
– It’s me, – сказал я, не прерывая процесса. – Everything he says is true. Pay for me. Give him the money...
Губастый тут же отобрал мобилу:
– Слышали? Я перезвоню и скажу, сколько за него хочу. – Он отключился.
Я завершил процесс. А мобилу-то он мне совал дешевенькую, новую – не ту, по которой он говорил раз по-арабски в дороге... Я подумал, что эту он купил в магазине при заправке (дабы не вычислили). Тогда же и позвонил в первый раз (ничего себе память на цифры!). И Серега, слава богу, все понял...
– Пошли! – Он уже открыл дверь.
– Застегнуться дай. – Я все не мог совладать с ширинкой.
– Пошел, сакер!
Я пошел с расстегнутыми штанами.
– Куртка!
Я вернулся, подобрал куртку. Вышел наружу, получил щедрого пендаля. Костлявый стоял, руки в карманах, прислонившись к машине, глядя на нас. Губастый что-то весело сказал ему, тот не ответил.
Я взял куртку в зубы, не с первого раза открыл дверцу. Кряхтя, влез, неловко захлопнулся. Сидя застегиваться было еще менее удобно. Костлявый плюхнулся рядом, презрительно наблюдая за моими попытками. Я стал возиться совсем уж неуклюже, безрезультатно, надеясь, что выгляжу достаточно униженно. Мосол отвернулся. Губастый тронулся. Руки мои остались скованными спереди.
43
Марсель начался, как любой большой европейский город: ангарные параллелепипеды,
