Я оглянулся на неожиданный звук: Мирский, развалившись на каменной скамейке, закинув щиколотку одной толстой ноги на колено другой, сама уверенность и беспечность, задвигал девушке Тане, что называемое нами корридой по-испански, оказывается, именуется «коррида дель торрес» – само же по себе это слово здесь означает онанизм. Девица хихикала – этот-то звук меня и удивил. Она уже хихикала...
Рыжий перехватил мой взгляд и весело спокойно подмигнул. Прорвемся, дескать. Я даже пожалел, что я не девушка Таня...
Слева был уже порт: до самого моста – del Gene-ralisimo – доходили причальные стенки. Вместо набережной – пустые открытые площадки индустриального вида, ангары. В ту сторону, к устью, еще мост, разводной, за ним, в отдалении, в окружении портовых кранов – высоченный, вроде стамбульских, вантовый с сильно изогнутым дугообразным пролетом: ванты тонко поблескивали, машины еле просматривались. Гвадалквивир, в пику классику, был грязно-зелен и тих.
Серега с Альто забились на всякий случай на видном месте. Максимально видном, с обоих берегов: в кабачке на пришвартованном к набережной левого плавучем причале между мостами Сан-Тельмо и Изабеллы Второй. Рыжий объявил, что на всякий случай пойдет один, а нам с Таней, подумав и осмотревшись, велел наблюдать с противоположной стороны (благо речка совсем неширокая).
На правом берегу встык стояли трех-четырехэтажные, какие-то очень неевропейские домики (белые, желтые, реже – голубые, красные) с широкими прямоугольными и арочными окнами. Нам довольно долго пришлось искать место для обзора, пока мы нагло не сунулись в выглядящий ремонтируемым подъезд: внутри действительно было все разорено и отсутствовали люди – так что мы с Таней пристроились прямо у окна.
Причал отсюда просматривался под изрядным углом и был довольно далеко. Ветер трепал скатанный тент, за немногочисленными столиками почти никого не было – один только какой-то кабальеро развалился: кажется, с пивом. Серега пока не торопился. Альто тоже.
Я осторожно положил на грязный пол оставленный мне рыжим рюкзачок с ноутбуком. Достал сигарету, молча протянул пачку Тане – та посмотрела: «Cohiba», отрицательно помотала головой (крепкие). За все время, что мы с девушкой были наедине, мы двумя словами не перекинулись. Она, кажется, даже глазами со мной встречаться избегала...
Я отвернулся к окну. На том берегу торчала некая полубашня-получасовня, через улицу – представительное здание с куполом, ближе к нам – что-то желто-белое, круглое в сечении: арена? не та ли знаменитая Маэстранца? Променад набережной тоже был почти пуст.
По реке проскальзывали байдарки. У того самого причальчика сгрудились катера – через некоторое время пришвартовался еще один.
– Серега, – говорю.
Таня выглянула в окно. Рыжий медленно, самым что ни на есть прогулочным шагом хилял по набережной. Прошел мимо причала. Поотирался у парапета. Как бы рассеянно вернулся и спустился по сходням. Сейчас кабачок был вовсе пуст – лишь двое недавно приплывших на катере мужиков все болтались на причале, да какой-то пацан изредка показывался.
Мирский что-то взял у стойки, сел за столик. Насколько я мог судить с такого расстояния – с невозможно вальяжным видом...
Я закурил очередную «коибину» – заметил, что руки суетятся. Таня стояла сбоку у окна в напряженной позе – ей приходилось выглядывать из-за края проема.
Ничего не происходило. Серега одиноко скучал. Никакого Альто.
Минут через пять – восемь (примерно: часов не было) еще один тип приземлился за соседний с Серегиным столик: когда он приближался, я уж подумал – следак, но нет, не похож даже...
Опять потянулось ожидание.
Не так что-то было.
Всё.
Я вроде никогда особой мнительностью, да и нервностью, не отличался – но сейчас почему-то с самого начала (возможно, даже до того, как мы устроились тут наблюдать) меня не отпускало ощущение, что все неладно. Совершенно ни на чем не основанное – по Серегиным словам, и звонил Альто с привычного номера, и ничего тревожного не сказал, – но впрямь неотвязное. И если сначала я его подавлял, списывая действительно на разгулявшиеся после всего нервы, то теперь, с каждой минутой ожидания, я все менее контролировал это чувство – и, будь у меня мобильник, ей-богу, позвонил бы Сереге и заорал: «Cматывайся!»... Не было мобильника.
...Так что когда это произошло, я не удивился – а ощутил даже какое-то жуткое, муторное, обреченное удовлетворение, тошнотно-беспомощное, словно в кошмаре... Мужик за соседним столиком вроде бы обратился к Мирскому, перекинулся с ним некими репликами, даже пересел к нему... И вдруг оказалось, что двое с катера, все время бывшие поблизости, сейчас тоже совсем рядом – на несколько секунд они заслонили Серегу от меня... Резко оглянулась Таня – паника в глазах... Там, на причале, быстро, но не суетливо перемещались: деловито и крайне ловко – словно не тащили тяжелое безвольное тело... Как умелые санитары... Я стоял пень пнем... Баран бараном... А эти трое уже поднесли Серегу к краю причала – один, спрыгнувший в катер, принимал его снизу. Он был как мертвецки пьяный – голова болталась.
Таня вновь обернулась – бешено: что-то хотела сказать, руки делали бесцельные движения. Я отвратительно, мучительно медленно переводил – переволакивал – глаза с окна на нее... обратно... Она смотрела на меня судорожно распахнутыми глазами: отчаянно, требовательно, ненавидяще; губы тряслись... Надо было что-то говорить, что-то делать... И – нечего было, нечего, нечего... Забурчал мотор – катер тут же отвалил (в нем сидели, кажется, двое), сделал крутой разворот и, наращивая скорость, ушел в противоположную от нас сторону, под Сан-Тельмо. Все, его уже не видно. Все.
Минуты не прошло.
Мне никак не удавалось стряхнуть оцепенение. Ступор, столбняк: я видел, что так и держу в пальцах тлеющую сигарету, но почему-то не мог ее выкинуть. Что-то говорила – кричала – Таня. Куда-то рвалась...
– Тише... Все, – с усилием, гадливо, как выходящий с рвотой крупный неперевариваемый предмет, вытолкнул я. – Все, мы ему не поможем. Ничего мы не можем сделать. Уходить надо.
Она замерла беспомощно, уронив руки, приоткрыв рот. Я смял, обжегшись, и отшвырнул сигарету, подобрал рюкзачок; не глядя на Таню, дернул головой в сторону выхода:
– Пошли. Быстрее.
...И вдруг понял, что на фоне ступора, под его гипсовой поверхностью, все елозит, мелко так, зудяще, в подсознанке: «Опять повезло... Ему – нет, а тебе – да...»
«Но чем я мог помочь?! – заорал я про себя. – Загнуться вместе с ним?! От этого кому-нибудь стало бы легче?..»
Не стало бы... Никто не виноват... Просто кому-то везет... кому-то – нет...
Уже позже, зайдя в Интернет, я нашел в «Рейтере» сообщение со ссылкой на «Ла Стампа» о том, что в ночь на 11 ноября в Испании, на шоссе близ Барселоны, погиб в автокатастрофе полковник итальянской Службы информации и демократической безопасности Тонино Альто: потерял управление – вероятно, заснул за рулем. «Ла Стампа» напоминала, что именно Альто возглавлял следственную группу, занимавшуюся скандальным убийством Дэвида Страно. К тому же он находился в непосредственном подчинении генерала Доменико Риффа, недавно отстраненного от дел в связи с внутренним расследованием в самой S. I. S. Dе. Также туманно намекалось на некие слухи и утечки в связи с расследованием Альто...
В ночь на 11-е... И если утром 11-го Серега разговаривал с кем-то, кого он, отлично зная голос следака, принял за Альто, – это означало, что голос был синтезирован. Что, впрочем, для спецслужб невеликая проблема...
«Что с ним будет?!» – впав в тихую истерику, спрашивала Таня. «Не знаю... Может, не станут убивать», – соврал я.
Я знал, что будет. «Выпотрошат» и замочат. И наc, скорее всего, тоже. Причем в ближайшее время – потому что теперь уже вариантов не оставалось никаких.
У меня денег не было вообще. У Тани – примерно двести евро, которые «на всякий случай» сунул, оказывается, ей Серега в последний момент.
