заинтересован.
— Видите ли, часто звуки рыданий можно услышать в помещениях, где никаких других признаков существования привидений нет, — объяснил он. — Я сам наблюдал такое явление в одном доме в Эдинбурге, но те рыдания звучали совсем по-другому — как в страшном сне.
— Мы слышим и такие, они действительно не похожи на то, что прозвучало сейчас, — сказал я.
Ингрем пришел в восторг, возможность услышать рыдания разных видов в одном месте казалась ему чрезвычайно заманчивой.
Было уже два часа ночи.
— Нужно попробовать еще раз, — настаивала Памела.
Ингрем согласился, но сказал:
— Если в мастерской все такой же холод, надо расположиться где-нибудь в другом месте Сейчас я схожу наверх, взгляну, какая там температура. — Выходя, он вынул из кармана маленький электрический фонарик.
— Раз уж мы боимся спугнуть привидение я не буду зажигать свет. По сути дела мы его просто приманиваем.
Макс улыбнулся.
— Конечно, Ингрем добросовестно выполняет свои обязанности, но сам-то просто сгорает от любопытства.
— Он считает, что я плохо забочусь о Памеле, — сказал я.
— Бедная я, бедная, — засмеялась Памела.
Ингрем возвратился через минуту и объявил:
— В мастерской леденящий холод, как в кельтском варианте ада. Лично я предпочитаю пылающие сковородки. В мастерской находиться невозможно.
Памела вскочила:
— Родди, пошли скорей наверх!
Дрожа от холода, мы пробежали мимо мастерской и столпились у лестничного окна. Ингрем сказал:
— Пожалуй, я попробую войти туда.
— Не надо, — ответила Памела. — Вы можете спугнуть привидение. Сидите и ждите. — Она накинула пальто, которое прихватила из гостиной. — Хотя от этого холода ничто не поможет, — пробормотала она.
Так оно и было. Сколько ни кутайся, никакая одежда не спасала. Из нас словно незаметно высасывали все присущее живому существу тепло. Сидя на подоконнике, я чувствовал, что коченею. Памела и Макс расположились на диване. Ингрем ходил взад и вперед, поглядывая в холл через перила. Неужели он так поднаторел в подобных делах, что сверхъестественные силы на него не действуют? Или, наоборот, он кажется невосприимчивым, потому что впервые сталкивается с подобным? От гнетущей тишины я уже внутренне весь сжался, мне было слышно, как бьется мое сердце, — медленно и затрудненно.
— Тс-с-с, — шепнул Ингрем. Он перегнулся через перила и глядел вниз; не желая признаваться в слабости, я заставил себя подтащиться к нему. Я ожидал снова услышать стоны, но различил ласковый тихий шепот. Он доносился из детской, из-под ее двери проступал слабый мерцающий свет. Такой же свет я заметил в детской в ту ночь, когда в ней ночевала Стелла, и слышал такой же шепот, но тогда я подумал, что это Стелла разговаривает во сне.
— Господи Боже! — прошептал рядом со мной Макс. — Кто же там может быть?
Памела не шевелилась, она умоляюще сказала:
— Только не спускайтесь.
Но Ингрем сбежал вниз. Через секунду свет исчез в шепот затих. Едва волоча ноги, Ингрем поднялся обратно. Когда он подошел к нам, мы увидели, что он побледнел, лицо покрылось потом.
— На лестнице чувствуешь себя как-то странно, — сказал он.
— Я знаю, — отозвался я.
— Но я ничего не видел, — тихо добавил он. — Надо пройти туда и продолжить сеанс там.
— Подождите, — шепотом воскликнул Макс. — Посмотрите на дверь мастерской.
Мне хотелось взять Памелу за плечо, но рука моя так тряслась, что я ее убрал. Колени тоже дрожали Я от души надеялся, что не увижу сейчас злобное, мрачное лицо Кармел, это было бы невыносимо. Да и чего ради я должен на него смотреть? Впрочем, где-то в глубине души, я сознавал, что лицо увидеть нужно, — это важно для Стеллы. А почему, вспомнить не мог.
На этот раз привидение не выросло, извиваясь, как змея, сквозь пол площадки, а просочилось через закрытую дверь мастерской. Фосфоресцирующая, похожая на мумию, фигура, словно плоский барельеф проявилась на двери. Очертания становились все более отчетливыми, барельеф медленно округлялся, увеличиваясь в объеме. И вот уже фигура отделилась от Двери. Призрак утвердился на площадке, становясь все выше и выше. Памелу била дрожь. Макс крепко сжав ее руку, стоял как вкопанный, глаза у него расширились. Ингрем, повернувшийся спиной к окну громко и тяжело дышал. Снизу опять донеслись горькие. Рыдания Ингрем очень медленно повернул голову и посмотрел на меня. Я понял, что он тоже их услышал потом он снова впился глазами в светящуюся фигуру.
Я, хоть и предпочел бы на несколько минут ослепнуть, тоже не мог оторвать от нее взгляда.
Призрак плавно проплыл вперед. Белый клубящийся саван теперь превратился в платье, и я разглядел руки, они покоились на перилах. Мне стала видна высокая шея и голова — с головы волной падали на плечи волосы. Туман словно затвердел, очертания фигуры постепенно определились, а черты лица наконец стали четкими, как будто вылитыми из алебастра, они источали бледное сияние.
Моим глазам представился классической формы лоб, строгие, красиво вырезанные губы, гладкие веки, скрывающие глаза. Она смотрела вниз, эта мраморная статуя Победы, готовая, как ястреб, ринуться на свою жертву. Склонив голову, она вслушивалась в доносящиеся снизу жалобные стоны, сердце мое сжалось от страха. То лицо, которое я так боялся увидеть, было бы менее устрашающим. Казалось, мы все перестали дышать.
Послушав, фигура медленно подняла голову, ее веки все еще были опущены, но губы раздвинулись в улыбке — улыбке горделивой и торжествующей. И тут мы увидели ее глаза — большие, голубые, как лед, и горящие такой целеустремленностью, такой неистовой жаждой власти, что мои глаза закрылись от ужаса.
Когда я их открыл, привидение плыло по лестнице вниз. По дому прошелестел плач, настолько тихий, что я усомнился, слышал ли я его на самом деле, а потом наступила давящая, мертвенная, бесконечная тишина.
Ингрем нашел в себе силы сделать то, чего я никак не мог, — он сдвинулся с места, ступая, как автомат, прошагал вперед, а затем начал спускаться в холл. С величайшим трудом я заставил себя последовать его примеру, и выдохнул только: «Макс, окно!», едва волоча ноги, добрался до своей спальни. Здесь я выглянул в окно, плохо себе представляя, что рассчитываю увидеть. Дерево на краю обрыва плясало под ударами истязающего его ветра, как беснующийся черный демон. Больше ничего нельзя было разглядеть.
Макс смотрел в окно, стоя рядом со мной, но ничего нового мы не увидели. Когда мы вернулись к Памеле, она вышла нам навстречу из ванной и, улыбаясь дрожащими губами, проговорила:
— Должна довести до вашего сведения, что меня вырвало.
Из холла возвратился Ингрем, лицо у него было серое, но глаза сияли.
— Там больше ничего нет, — сказал он, слегка постукивая зубами, — но как блестяще прошла материализация! Ничего подобного мне еще не доводилось видеть. Потрясающее зрелище! Ни за что на свете не согласился бы пропустить такое.
Он перевел взгляд на Памелу. Мы все стояли в дверях моей комнаты.
— А теперь пора бы посоветоваться с подушкой, — серьезно произнес он.
Памела кивнула:
— Я как раз думаю лечь.
Я проводил мужчин вниз, угостил их виски и выпил сам. Потом захватил бутылку к Памеле. Сестра уже свернулась калачиком под одеялом, выглядела она довольно скверно.
