— Опять выписываем восьмерки, — пожаловалась она слабым голосом. — Ну, хоть мистер Ингрем развлекся. Не сиди долго, Родди, ладно? Ну, спокойной ночи.
Мы тоже решили укладываться. В моем кабинете уже была приготовлена кровать для Макса, принесенная из детской.
— Боюсь, не была бы она маловата, — усомнился я. Макс не ответил. Глубоко уйдя в свои мысли он заводил часы.
— Какой кошмар для вас с Памелой, Родерик! — проговорил он. — Не знаю, как вы выдержали до сих пор. Жаль, что вы мне ничего не сообщили.
— Мне все казалось, что мы скоро с этим покончим, — ответил я.
Потом я прошел в соседнюю комнату — посмотреть, как устроился Ингрем.
Наш дневник лежал на столике рядом с его кроватью. Я показал ему в окно на дерево, стоявшее на краю обрыва, и сказал, что оно играет известную роль в истории, которую ему предстоит прочесть.
Он сидел на кровати, и временами его все еще слегка передергивало, но глаза горели от восторга и возбуждения.
— В первый раз видел настоящее, ярко выраженное привидение!
Я спросил его:
— А что, собственно, вы видели?
— Ну как же! Женщину, прекрасную и грозную, как карающий ангел. Здесь про нее будет? Кто она?
— Да, вы прочтете про нее. Это Мери, — ответил я.
Глава XIX
В ТУПИКЕ
Утро было прекрасное, но дул сильный ветер, и на западе громоздились пышные облака — на солнечный день рассчитывать не приходилось. Выйдя из дому, я увидел на самом краю обрыва Ингрема, он расхаживал по вереску, подставив лицо ветру, и явно упивался морским простором и соленым ветром. На этот раз передо мной был совсем другой Ингрем: смеющийся, веселый как мальчишка, ничуть не похожий на уважаемого адвоката и знатока потусторонних явлений.
— Поистине, вы живете на крыше мира! — приветствовал он меня. — Ну и берега здесь! Можно подумать, что вы в Ирландии. Поглядите-ка на море!
В бухте бушевали высоченные волны, они бросались вперед гребнями во все впадины и трещины в скалах и, побурлив там, выливались обратно блестевшими, как шелк, струями.
— Вашей сестре здесь нравится?
— Очень.
— Надо что-то делать с этими призраками.
— Вы считаете, что от них можно избавиться?
— Почему же нет? Должен вам сказать, что ваш дневник, вся эта история, — наши записки торчали у него из кармана, — просто поразили меня! Ни с чем подобным мне сталкиваться не приходилось. У вас здесь сущий рай для парапсихолога.
— Но, к сожалению, не для нас, — сухо ответил я. Меня начинали раздражать его восторги по поводу странной ситуации, в которой мы очутились.
Смутившись, Ингрем криво усмехнулся:
— Простите меня, — сказал он с обескураживающей искренностью, — но вы даже не представляете, какая удача для меня этот случай. Я тот, кто наживается на чужом несчастье.
Он сказал, что рано встал и прочел наш дневник от начала до конца, подкрепляясь кофе с бутербродами, которые доставила ему Лиззи, заявившая, что не может видеть, как ирландец пропадает без еды.
В десять у нас всегда подавался завтрак. Макс явился к столу минута в минуту, но видно было, что спал он плохо. Я чувствовал, как он встревожен. Когда в комнату вошла Памела, он посмотрел на нее испытующе. Но моя сестра, по-видимому, вполне хорошо выспалась, и ее нисколько не угнетало, что призрак на лестничной площадке оказался призраком Мери Меня же это открытие просто убило, поскольку все мои теории пошли прахом. Сестра объявила, что спала как сурок, хотя ей снова привиделось в спальне лицо Кармел.
— Привиделось в темноте? — впился в нее глазами Ингрем. — Какое лицо? Юное?
— Да, и видела я его в этот раз гораздо лучше.
— А страх и холод вы при этом ощутили?
— Нет, я тут же спокойно заснула.
— Очень любопытно.
Разговор был прерван появлением Лиззи с вафлями, но когда она убрала со стола посуду и ушла, мы засели за работу. Ингрем, так и излучавший энергию, взял на себя команду.
Не заглядывая в наши записки, он подробно, событие за событием, изложил историю семейства Мередитов, сравнивая разные свидетельства и расставляя все по местам. Макс слушал эту историю в первый раз и был изумлен.
— До чего же странная троица — художник, его жена и натурщица! — воскликнул он. — И Мери Мередит пустила к себе эту девицу снова — непостижимо!
Его глубоко возмутило, что Мередит мог так низко использовать свое искусство и так подло поступить с Кармел.
— Поделом этому мерзавцу, что утонул, — заявил Макс.
Ингрем, сосредоточенно сравнивавший обе картины, согласился:
— Безусловно! — и отложил альбом в сторону. — А теперь, если позволите, я хотел бы устроить вам перекрестный допрос.
Я сказал, что мы согласны. Ингрем оглядел всех и улыбнулся:
— И просил бы вас начисто отказаться от всякого политеса. Вы — представители враждующих сторон, никто из вас не знает истины, и я буду стараться подвергнуть сомнению все, что вы скажете.
— Хорошо.
Перед Ингремом лежали какие-то листки, и по ходу разговора он что-то в них вычеркивал или записывал.
Прежде всего он попросил каждого из нас подробно рассказать, что мы видели вчера на лестнице. Первым отвечал Макс. Он описал, как призрак постепенно обрел форму, как двигался, в какой позе остановился — все в точности соответствовало тому, что видел я; Макс тоже ощутил пронзительность взгляда этих голубых глаз, но, правда, черты лица показались ему расплывчатыми. Мы же с Памелой заявили, что различили их совершенно отчетливо и сразу узнали лицо — мы видели его на портрете, висящем в Уилмкоте.
— Ну а я, — сказал Ингрем, — хоть и остался под впечатлением, что лицо было красиво, величаво, дышало властностью и этим даже подавляло, утром уже не мог вспомнить, как оно выглядело, и вообще, мне оно показалось лишенным красок, словно мрамор. Даже цвета глаз я не заметил.
— Нет, глаза были голубые, — настаивала Памела.
Ингрем посмотрел на нее с лукавой улыбкой:
— Вот видите, в самом начале нашего эксперимента мы сталкиваемся с красноречивым примером самовнушения. Вы оба знакомы с портретом Мери Мередит, и вы одни сумели ясно разглядеть черты лица призрака и узнать в нем Мери. Мы же с мистером Хиллардом видели только нечто смутное. Поэтому будьте осторожны!
Макс покачал головой:
— Я не смог различить черты лица, но готов поклясться, что глаза были голубые. Того цвета, каким вспыхивает пламя, когда подбрасываешь в камин уголь.
— А вы не видели портрет? И не размышляли над внешностью Мери, над тем, какой она была? Ну
