тогдашнему первому секретарю украинской компартии Подгорному и сказал: «Не надо никакого официоза, пусть куда скажет, туда и едет». Приезжаем к Подгорному. На его столе огромная карта Украины. «Ткни, куда хочешь», – улыбается Подгорный. Фидель «ткнул» в пригород Киева. Отъезжаем на несколько километров от столицы. Там обычное село. Фидель просит остановить машину у свинофермы. Партийцы в костюмах и ботинках в изумлении. Фидель в своих знаменитых армейских сапогах перемахивает через заборчик и идет к свинарке. Я за ним. Знакомимся. Свинарка Мария, вдова, потеряла мужа на войне. Фидель спрашивает ее о работе, благо с сельским хозяйством знаком не понаслышке. Потом он говорит: «А пошли, Мария, посмотрим твой дом, угостишь чем–нибудь?» – «Да нет у меня особо ничего», – отвечает женщина. В результате пошли. В хате, как в обычном крестьянском домишке, – все простенько и скромно. Мария достает хлебушек, моченые яблоки, яйца, сало, картошку.
Борщ теплый в печи. Фидель улыбается. Мария, смущаясь больших начальников, не решается достать самогон. Но ее уговаривают, хотя обслуга уже сбегала и принесла коньяк с рюмками. Нехитрая трапеза заканчивается задушевной беседой Фиделя и Марии за жизнь. Фидель сияет: «Мне не надо никаких сухих докладов по экономике. Я счастлив увидеть, что простые люди живут в достатке»».
В СССР Фидель вернется довольно скоро, через полгода, чтобы ощутить всю прелесть русской чудесницы–зимы. Его покатают на тройке с бубенцами, повезут на охоту в Завидово, где он поразит больше целей, чем заядлые профессионалы. Его отведут на хоккейный матч, и он будет искренне восхищаться мастерством советских хоккеистов.
В 2005 году в Гаване на конференции «Диалог цивилизаций» российская журналистка спросила Фиделя Кастро, хочет ли он снова приехать в Россию. Оказалось, что после всего пережитого им, после разочарования в политике Москвы, бросившей Кубу после распада СССР один на один со всем миром, Фидель не озлобился. Он помнит доброту и по–прежнему восхищен русскими людьми. Его слова у некоторых присутствовавших в зале вызвали слезы: «Если ты меня спросишь о моих чувствах, моей воле, то да, летом или зимой, со снегом или без снега, кто бы там ни правил. И тем более сейчас, когда отношения между Кубой и Россией улучшаются; тем более сейчас, когда только что завершилось заседание Комиссии по сотрудничеству между Кубой и Россией с очень хорошими результатами, в момент расцвета отношений между обоими народами, и когда эти отношения основаны на огромной любви, любви, воспетой поэтом, любви, которую я хотел выразить, когда вспоминал, как однажды на озере Байкал на снегу суровые сильные сибирские рыбаки жарили рыбу, а у нас тогда еще были определенные трудности в отношениях, определенное недовольство неправильным, по нашему мнению – это дело прошлое, – решением Карибского кризиса, и, беседуя с этими людьми, я смог узнать русского человека, и могу сказать, что это самый миролюбивый народ, потому что он лучше других знает, что такое война.
Ни один из народов не выстрадал столько, сколько русский народ, и ни одна страна не была так разрушена во время Второй мировой войны. Этот народ действительно знает, что такое война и трагедия войны, поэтому он более, чем кто–либо, любит мир. Я могу также сказать, что это самый бескорыстный народ. Он способен отдать все и вновь вступить в бой. Сибиряк, с которым я говорил, знал, что я гражданин маленького островка, находящегося у черта на куличках. А как он разговаривал со мной, как выражал свои чувства!.. Потому что этот народ, который, узнав войну и ненавидя войну как никто другой, настолько великодушен, что готов умереть за другого!
<…> Я знал русских – настоящих патриотов и революционеров, бойцов, которые воевали в Сталинграде, Ленинграде, Керчи, Смоленске, в других местах, которые не сдавались, сопротивлялись, боролись <…> Я побывал на нескольких кладбищах, посетил кладбище в Ленинграде, я знаю историю, знаю о тысяче дней блокады, прочел толстую книгу, в которой описаны все лишения, пережитые ленинградцами, они подобны тем, что испытывал русский народ повсюду. Так что у моих чувств прочная основа, я знаю, каковы русские, и восхищаюсь ими»[460].
Глава одиннадцатая
ОШИБКИ ПЕРВОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ. ФИДЕЛЬ НА ПУТИ К ЕДИНОНАЧАЛИЮ
Летом 1963 года Фидель Кастро вернулся на Кубу, преисполненный грандиозных планов. Он хорошо знал, как делать революцию, но еще только учился управлять страной. Ее надо было как можно скорее вытаскивать из нищеты, но социально–экономическая ситуация по–прежнему не улучшалась. И даже Фидель Кастро со всей его мощью и внутренней силой не мог объять необъятное.
В начале 1960–х годов, когда революционному правительству приходилось не только бороться с контрреволюцией, но и полностью перестраивать экономику Кубы, Фидель Кастро особенно остро почувствовал недостаток в стране специалистов: оказавшись востребованными на чужбине, многие из них предпочли покинуть родину. Вдобавок, новую экономику приходилось развивать в атмосфере не прекращавшихся экономических диверсий и постоянной угрозы новой интервенции.
Эрнесто Че Гевара в 1961 году в документе «Задачи индустриализации» писал, что непременным условием обретения Кубой подлинной независимости является максимальное развитие промышленного производства. Но Че Гевара, ставший к тому времени вторым человеком в революционном правительстве, поочередно занимая пост начальника отдела индустриализации ИНРА, главы Национального банка, а затем и министра промышленности, при всей его теоретической «подкованности» и невероятной работоспособности, был врачом, а не профессиональным экономистом.
Показательны две истории. Первая, связанная с тем, как Че стал главным банкиром на Кубе, с разной степенью живописности отражается в разных источниках. Но суть ее неизменна. Однажды на заседании правительства Фидель, в поисках кандидата на пост главы Центробанка, задал присутствующим вопрос: «Есть ли среди нас настоящие экономисты?» Все потупили взор. Задумавшемуся Че послышалось, что Фидель спросил, есть ли в зале настоящие коммунисты. «Да, есть», – поднял руку Че Гевара. «Значит, будешь главой Центробанка!» – мгновенно решил Фидель Кастро. Рассказывают, что, когда делегация кубинских товарищей приехала на родину Че, в Аргентину, к его родителям, чтобы рассказать об успехах сына, Гевара–старший, услышав, что сын назначен на эту должность, застыл в недоумении, обронив: «Ну, все, п… ц вашему банку!» А потом сказал: «Мой сын распоряжается деньгами Кубы? Фидель сошел с ума. Когда семья Гевара берется за бизнес, дело всякий раз заканчивается крахом»[461].
И действительно, Че Гевара много сделал для того, чтобы ввести в ступор не только западных экономистов, но и некоторых кубинцев, особенно старой закалки. Ему было безразлично, что о нем говорят, когда на новых кубинских банкнотах появилась размашистая роспись «Че». Когда, под угрозой тюремного заключения, он запретил столичным работникам коммунальных служб ловить и отстреливать бродячих собак, сам подобрал бездомного «шарика» и стал ходить с ним на совещания. Собака, по прозвищу Муралья («Стенка»), была не такой уж дурной: знала все ходы в здании банка, могла легко доехать на лифте до девятого этажа, где располагался кабинет «шефа–хозяина», и открывала в него дверь лапой – действительно «проникала» через все стены! А старые банковские чиновники, работавшие в этой системе еще с 1930–х годов, недоумевали, видя в приемной председателя Национального банка Кубы длинноволосых вооруженных людей, профессиональные знания которых, мягко говоря, не были такими же выдающимися, как преданность делу революции.
Че Гевара ни на кого не оглядывался, когда позже решил отменить деньги, – это вписывалось в его понимание сущности нового человека, свободного от жадности, зависти, которому чуждо все материальное и меркантильное. Че Ге–вара совершенно серьезно думал, что кубинцы, одухотворенные чувством долга, будут жить интересами трудовых коллективов и жертвовать личным во имя общественного блага. Сам он участвовал в рубке тростника, в разгрузке пароходов, в очистке заводских территорий, в строительстве жилых зданий. В августе 1964 года он даже получил грамоту «Ударник коммунистического труда». Примеру Че следовали его ближайшие помощники, работники других министерств и ведомств.
Че действительно свято верил в то, что неоплачиваемый добровольный труд на благо общества будет способствовать воспитанию революционной сознательности и формированию нового человека. И, кажется, сумел на каком–то этапе убедить в этом Фиделя.
Но Фидель, как показала история, оказался человеком более прагматичным. Да и сама кубинская реальность разбила в пух и прах мечты Че Гевары. Человек непьющий, равнодушный к песням, танцам, развлечениям, он не учел национально–психологических особенностей кубинцев: присущей им беззаботности, нежелания усердствовать, не получая за это поощрения.
Фидель Кастро более объективно оценивал трудовые перспективы своих сограждан, о чем
