потому, что он сам познакомился с ними только после их развода. Хотя, возможно, кое-кто из них понравился бы ей, взять хоть самого Файнштейна, настоящего великого игрока с удивительным чувством юмора и с редко встречающимся в наши дни благочестием, что и стало причиной его смерти, но это уже другая история.
Его снова заинтересовало, не прибыли ли они уже в Рим, и он решил попробовать поднять крышку гроба — блестящая идея, не посетившая его раньше, — до такой степени он погрузился в воспоминания об Ирэн и о невероятной цепочке событий, приведших Файнштейна к гибели. Он попытался сдвинуть крышку — в глубине души немного сожалея, потому что в самом деле получил огромное удовольствие от пребывания в своем убежище, — и обнаружил, что она довольно легко подается. Что ж, философски подумал он, все хорошее когда-нибудь да кончается, и, полностью сдвинув крышку, сел в гробу и огляделся.
Перед его взором оказалась комната с двумя окнами. У дальней ее стены помещался туалетный столик, над ним висел портрет бородатого старика, кажется, Зигмунда Фрейда, а на нем стояла лампа. У другой стены напротив туалетного столика он увидел сидящего на стуле человека.
Человек этот здорово походил на Эверета Дирксена, будь тот итальянцем. У него были белоснежные седины, как у Дирксена, и такие же доброжелательные глаза под припухшими веками. Даже галстук повязан так же небрежно, как случалось видеть на Дирксене по телевизору во время его особенно жарких диспутов с Чаком Хантли. Единственное, что отличало этого человека от сенатора Дирксена, это оружие в его руке — огромный автоматический кольт 45-го калибра, если только Малони не ошибался.
— У-у-у! — завыл он, уверенный, что человек упадет в обморок, как это происходило в фильмах ужасов, когда гроб внезапно открывался и из него появлялся живой человек.
Но Дирксен только посмотрел на него своими добрыми, слегка припухшими глазами и кивнул, как будто он все время знал, что Малони просто находится без сознания и рано или поздно должен очнуться. Малони вздрогнул. Дирксен встал со стула, вышел из комнаты и через секунду снова появился с другим мужчиной, тоже удивительно похожим на Дирксена.
— Е desto, eh? — спросил новенький.
— Si, — ответил первый. — A questo momento.
— Va bene, — сказал новенький и подошел к гробу. — Вылезайте оттуда, — сказал он Малони на английском. — Вылезайте из ящика.
Гроб стоял на высоких козлах. Малони с огромным трудом выкарабкался из него, осторожно перекинув через борт гроба сначала одну ногу, потом другую, напряженно ожидая, что в любую секунду его тесные брюки с треском лопнут.
— Где деньги? — спросил один из мужчин.
— Вы это мне? — спросил удивленный Малони.
— Да, да! Где деньги?
— Какие деньги? — сказал Малони и сразу понял, что сказал что-то не то.
У человека, который обращался к нему, вдруг появилось на лице зловещее выражение, как будто он говорил: «Ах, вот как?
Значит, ты намерен притворяться, что якобы не понимаешь, о чем идет речь? Что ж, тогда мне придется показать тебе, на что я способен, потому что ты прекрасно понимаешь, о каких деньгах я спрашиваю». Вот что прочел Малони у него на лице, и оба парня сразу совершенно перестали походить на сенатора Дирксена, а выглядели опасными людьми, которым нипочем изуродовать его, если он не скажет им, где находятся эти проклятые деньги.
— Генри, он, видишь ли, не знает, где деньги, — сказал первый.
— Да, Джордж, он понятия не имеет, где они, — сказал второй.
На их лицах, до мельчайших черточек похожих друг на друга, появилось болезненное сожаление, словно они ужасно огорчались тем, что им предстояло сделать. Ясно было, что у них нет иного выхода, как поколотить его на свой, итальянский, манер. Малони подумал, что его и так то и дело бьют — последний раз, когда Хиджоу столкнул его с лестницы, и у него не было ни малейшего желания, чтобы его и дальше колошматили. В то же время, поскольку он не знал, где находятся деньги и даже о каких деньгах идет речь, у него не было возможности ответить на их вопрос. Положение складывалось абсолютно безнадежное. И он решился спросить об инициаторе всей этой затеи.
— Где Гауд? — спросил он.
— Гауд умер, — сказал Генри.
— Не правда, я совсем недавно видел его.
— Он был тогда жив? — спросил Джордж.
— Конечно.
— Ну, а теперь он — покойник, — сказал Джордж.
— Почему — покойник?
— Потому что погиб в страшной автокатастрофе, — сказал Джордж и взглянул на своего близнеца.
— Да, в страшной катастрофе, — эхом повторил Генри.
В комнате наступила гнетущая тишина. Малони с трудом откашлялся.
— Что ж, — сказал он, — очень об этом сожалею.
— Понятно, — сказал Джордж. — Так где же деньги?
— Я не знаю, — повторил Малони.
— Мы считали, что они должны быть в гробу, — сказал Генри.
— Тогда они, наверное, там и лежат.
— Нет, мы уже смотрели.
— Вы как следует все осмотрели?
— Да уж постарались. Мы даже вынули тебя и положили на пол, — сказал Генри. — В гробу денег точно нет.
— Тогда где же они? — спросил Джордж.
— Я сказал вам, что не знаю.
— Давай лучше отвезем его к Крюгеру, — предложил Джордж.
— Это тот низенький человечек, у которого на галстучной булавке золоченая буковка «К», верно? — спросил Малони.
— Нет, он умер.
— Умер?!
— Они все погибли, — сказал Генри.
— Автокатастрофа, — подтвердил Джордж.
— Ужасная авария, — эхом подхватил Генри.
— Бери его, — сказал Джордж, и этот сукин сын Генри снова стукнул его по голове.
Что хорошо в том, когда тебя бьют по голове, думал Малони, придя в себя, так это то, что почти не чувствуешь боли. Это случается так быстро и внезапно, что еле успеваешь понять, что произошло. И тогда перед глазами появляются разноцветные огни, которые вспыхивают, мелькают и плавают вокруг, словно праздничный фейерверк в Гринвич-Виллидж, только все куда с большим размахом. Но что ужасно, когда тебя бьют по голове, продолжал рассуждать Малони, сидя в летящем на бешеной скорости автомобиле, это то, что хотя в момент удара боль почти не ощущается, зато потом голова мучительно, чертовски болит.
Малони застонал, потирая затылок, и мысленно внес имя Генри в список грязных крыс, которым грозила расправа.
— Зачем вы это сделали? — спросил он.
— Чтобы отвезти тебя к Крюгеру, — сказал Генри, который вел машину.
— Если вам нужно было отвезти меня, так бы и сказали.
Я человек благоразумный, и достаточно было просто попросить меня поехать с вами.
Он не знал, где именно в Италии они находятся. В настоящий момент они проезжали по пригородной местности, очень похожей на Нью-Джерси, скорее всего, это предместья Рима. У него сильно болела голова, и он был страшно зол на Генри и не меньше на Джорджа, который молча сидел на заднем сиденье большой итальянской Бог-его-знает-что-за машина это была, держа на коленях абсолютно не итальянское оружие — «смит-и-вессон» 38-го калибра, предназначенный для вооружения полиции, которое его кузены-мафиози из
