– Понимаю, – сдержанно отозвалась Нэнни.
– Вот и хорошо. Тогда пока, – буркнул Нюхалка и бросил трубку.
Нонака мало-помалу основательно опьянел. Впрочем, похоже, никто из сидевших за столом этого не замечал, постольку поскольку все они, как один, были еще пьянее Нонаки. Бар, где они сидели, носивший название «Усадьба», находился на углу Девяносто шестой улицы и Коламбус-авеню. Сидя возле огромной стеклянной витрины бара, через которую наискось было написано его название, Нонака вдруг несказанно удивился, прочитав его, как Абь-дасу, что вдруг показалось ему почти японским. Впрочем, он уже был в той стадии, когда все вокруг казалось ему японским. Даже сидевший напротив Бенни Нэпкинс выглядел вылитым японцем.
– В этом деле основная проблема – это вопрос, так сказать, этики. Этакая дилемма, – сказал Бенни. – По крайней мере, я так все это себе представляю.
– И как же ты это представляешь? – перебил его Доминик. – Послушайте, давайте-ка еще по одной, идет?
– Ладно, – охотно согласился Бенни. – Бармен! – крикнул он и помахал рукой.
– Японцы не могут выговорить букву «л». А вы об этом знаете? – спросил вдруг Нонака.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Дилемма, – объяснил Нонака, – ни один японец не выговорит слово «дилемма», потому что в нем есть «л».
– Да? – страшно удивился Бенни, – а я этого не знал!
– Что будете пить? – спросил подошедший бармен.
– То же самое, – ответил Бенни.
– Слушайте, парни, притормозите, не то как бы вас не развезло, – дружески посоветовал бармен.
– Вот вам, пожалуйста, еще одно, – подмигнул Нонака, – «развезло», слышали? Ну, какой японец выговорит «развезло»?
Или там – «поплывете»?
– Во-во! – обрадовался бармен. – Сначала вас развезет, а потом и поплывете! Счастливого плавания! – И, повернувшись, пошел к себе за стойку.
– Нет, парни, вся проблема не в этой самой дилемме, а в том, что у моей вилки вдруг появился близнец, – хмыкнул Бенни. – Вот так штука – двухвилочная дилемма! Нет, двухдилеммная вилка!
– Две вилки… ну и что? – не понял Доминик.
– Не две вилки, а двойная вилка… они близнецы, – пояснил Бенни. – Что тут непонятного? Близнецы! По пятьдесят тысяч за вилку! Близнецы они, вот в чем штука!
– «Долларов»! Вот и еще одно слово, – добавил Нонака.
– А вы знаете, сколько у меня при себе денег? – хвастливо спросил Бенни.
– И сколько? – полюбопытствовал Доминик.
– Целая сотня! Сто тысяч долларов, – напыжился Бенни.
– Долларов, – словно эхо, отозвался Нонака, слабо, покачав головой, – ни за что не выговорить!
– Так это же целая куча денег! – удивился Доминик. – А вы, парни, знаете, сколько, самое большее, я за свою жизнь видел денег?
– И сколько? – с любопытством спросил Бенни.
– Одним банкнотом, я хотел сказать.
– Вот и еще одно слово…
– Так сколько?
– Тысячу, – объявил Доминик, – А, кстати, вы, ребята, можете сказать, кто нарисован на тысячном банкноте?
– Кто? – заинтересовался Бенни.
– Гровер Кливленд.
– «Кливленд», скажите на милость! – возмутился Нонака. – Ну кто такое выговорит?! Тоже мне язык, черт возьми! Одни сплошные «л»!
– Так знаете, кого обычно изображали на тысячедолларовой купюре?
– Нет, а кого?
– Александра Гамильтона…
– А вы, ребята, знаете, как японец скажет «Александр Гамильтон»? – спросил Нонака.
– И как же?
– Арександр Гамирьтон, – глаза его сузились еще больше.
– И почему он так скажет? – удивился Доминик.
– Не знаю, – ответил Нонака, пожав плечами.
