— Согласен, — сказал я.
— Вот почему я позвонила.
— Ясно.
— Вы когда-нибудь задумывались над тем, как много людей во всем мире могли бы быть вместе, а не маяться от одиночества по вечерам? Им стоит только снять телефонную трубку или подойти к кому-нибудь на улице и сказать: «Эй, я считаю вас милашкой, давайте познакомимся».
— Их бы арестовали, — возразил я.
— Да, и это позор, вот что я думаю. Но вас ведь не могут арестовать за то, что вы снимете телефонную трубку?
— Если только вы не будете в нее тяжело дышать.
— Это еще одна вещь, которая мне нравится. У вас есть чувство юмора. Я люблю посмеяться. А вы?
— Я тоже.
— И еще я люблю поесть, — призналась Терри. — А сильно я проголодалась потому, что во время ленча съела только немного салата. Я растолстею, как лошадь, — моя мать права, — если не буду следить за собой. — Она вскочила, поставила бокал и оправила платье. — Я, пожалуй, начну, а потом мы сможем сидеть и пить коктейль, пока все разогревается.
Терри отправилась на кухню.
— А у вас тут уютное местечко, — заметила она. — Дом ваш собственный?
— Я снимаю его.
— Все равно здесь очень мило. Где выключатель?
— Слева от вас.
Она включила свет в кухне и огляделась.
— Держу пари, эту кухню обставила женщина, — пробормотала Терри, но не стала развивать свою мысль. — О’кей. Давайте обсудим. Я, наверное, смогу разогреть цыплят и французский картофель в одной духовке, но мне нужна какая-нибудь посудина для овощей. Где у вас кастрюли?
— В шкафчике, слева от плиты.
— В шкафчике, слева от плиты, — повторила Терри, наклоняясь. — Так. Вы охладили вино?
— Я думаю, в холодильнике найдется бутылка.
— Белое вино? Правильно?
— Правильно.
— С цыплятами, — добавила она.
Терри сновала по кухне, переложила бобы из пластикового мешочка, в котором принесла их, в небольшой горшочек. Цыплят она уложила на сковородку, а картофель — на другую, покрутила ручки на плите, устанавливая температуру.
— Принеси сюда мой коктейль, — распорядилась она, — чтобы я могла присматривать за всем этим. А потом подойди и поцелуй меня.
Я сходил за мартини и принес его на кухню.
— Не забудь про поцелуй, — напомнила Терри.
Я привлек ее к себе.
— Я слишком высокая, да? — посетовала она.
— Чепуха.
— Это наш первый поцелуй, — сказала Терри.
— Я знаю.
— И он не должен быть слишком долгим, о’кей? Просто легким и приятным. Мы сбережем все долгие поцелуи для будущего, о’кей?
— О’кей.
Я нежно поцеловал ее.
— Чудесно. — Терри улыбнулась. — Я знала, что была права насчет тебя. — Она потягивала свой мартини. — О, все будет прекрасно!
Я внимал ей, очарованный всей этой процедурой, предшествующей обеду.
Я не знал, была ли Терри очень глупой или очень хитрой. Слушать ее — что прислушиваться к потоку сознания. Она выпаливала все, что приходило ей в голову. И ничего не утаивала. Никакой первичной цензуры не происходило. На чем бы ни концентрировалась ее мысль — она немедленно облекалась в слова.
Я никогда не встречал людей, похожих на Терри.
Она рассказала мне, что вышла замуж в семнадцать лет по ошибке, приняв свой первый сексуальный порыв за любовь.
— Ты когда-нибудь замечал, — говорила Терри, — что девушкам с хорошей грудью нравится, когда ее трогают. А девушки, которым не очень повезло с этим, не испытывают удовольствия от прикосновений. Поэтому когда девушка созревает и у нее хорошая грудь, ее трогают, и очень часто. И это доставляет наслаждение, естественно, ты развиваешься, тебе это нравится, с этим ты живешь всю жизнь. Конечно, он делал всякие глупости с моей грудью, из-за этого я и вышла за него. Я возбуждалась и все такое.
Терри добавила, что развелась со своим мужем, когда ей стукнуло девятнадцать.
— К счастью, он не сделал меня беременной, а то бы я колебалась, не знала, как поступить. Ну, а так я была свободна и сказала ему: «Слушай, Чарли, ты же знаешь, у нас ничего не выходит. Мы оба еще молоды, у нас есть время исправить нашу ошибку. Давай разойдемся». Фактически он был не так уж молод, двадцать девять лет, на десять лет старше меня, растлитель малолетних, я права? И звали его вовсе не Чарли. Абнер Бримли, вот так его звали, мудак деревенский, прости меня, я иногда ругаюсь, когда думаю о нем. Когда я предложила ему развестись, он избил меня так, что я не могла ходить. Я уже говорила тебе, помнишь? Я большая, но не очень сильная. Во всяком случае, я действительно не могла ходить. Я
— Это хорошо, — сказал я.
— Вот если бы я уже тогда была знакома с тобой, — заявила Терри. — Ты когда-нибудь вел бракоразводные дела?
— Случалось.
— Я бы обратилась прямо к тебе. — Терри улыбнулась. — Ты бы взялся — ради меня?
— Ради тебя — взялся бы.
— М-м-м, и ты бы вел это дело отлично, — сказала Терри. — Хочешь еще вина? Это действительно хорошее вино. Или оставим немного, выпьем потом, когда будем в постели? Я люблю пить вино, когда занимаюсь любовью. А ты?
Я смотрел на нее.
— Я знаю, что слишком много болтаю, — сказала Терри. — Мне бы научиться осторожности в выражениях. Я тебя пугаю, верно?
— Нет, — ответил я. — Я бы не назвал тебя болтливой.
— Нет? Тогда какой?
— Искренней! Честной!
— Что ж, это самое лучшее, не так ли? Не лечь ли нам сейчас в постель, а тарелки я могу помыть и попозже.
— Если это то, чего бы тебе хотелось…
— А чего бы хотелось тебе?
— Мне — именно этого.
— И мне, — отозвалась Терри и улыбнулась. — Я сниму с себя все, кроме моих туфелек и трусиков. На мне кружевные серые трусики, которые подходят к платью.
Мы были в постели, когда зазвонил телефон. Часы показывали десять минут второго.
— Черт! — выругалась Терри.
Я взял трубку.
