Белоснежка и Аллороза

почему так много девочек, не достигших половой зрелости, ездят на лошадях, в то время как мальчишки того же возраста увлекаются этим гораздо меньше. Верховая езда — попытка разрешить проблему Электры. Если с нею не справиться, она становится комплексом Электры, перевернутым Эдиповым комплексом.[15] Психиатры исходят из того, что это — начало всех моих проблем. Слишком сильная привязанность к отцу. Страсть к нему, если угодно. Мой отец всегда открыто выражал свои чувства, обнимал и целовал меня. Вопреки тому, что закладывается в мою систему галлюцинаций.

— Извините, я не…

— Простите меня. Вы не так сведущи в моем безумии, как я. Предполагается — я верила тому, что он больше любил другую женщину, чем меня.

— Итак, если я правильно понял, где-то в середине августа вы, как утверждается, обвинили его в неверности…

— Да, так они говорят. И предложила ему все виды распутства в качестве альтернативы.

— И он умер от сердечного приступа спустя две недели?

— Да.

— И что дальше?

— Система ирреальных представлений полностью оформилась, расцвела. Так они говорят.

— Каким образом?

— Вы понимаете, что все это чушь?

— Понимаю.

— О’кей. Через десять дней после смерти моего отца позвонил Марк Риттер, чтобы сообщить о завещании, вернее, о той его части, которая относилась ко мне. Он сказан, что я унаследовала шестьсот пятьдесят тысяч долларов и что теперь я — богатая девушка. Он так и выразился — «девушка». Тогда это вызвало у меня раздражение. Это и сейчас раздражает меня. Очевидно, в сексуальном мире Марка Риттера женщины в возрасте до пятидесяти лет — все еще «девушки». Тем не менее я спросила его, кому завещано остальное.

— Вы спросили его об этом?

— Да, конечно, я… О, я понимаю. Вы подозреваете, что мои расспросы — часть предполагаемых галлюцинаций. Нет, это было в действительности. Мне было любопытно. Я знала, что отец сколотил состояние, и хотела убедиться, что он не завещал его какому-нибудь кошачьему госпиталю и тому подобное. Марк сказал мне, что основной капитал переходит к моей матери. Речь шла почти о миллиардной сумме, Мэтью. Мы обсудили этот пункт. Гораздо меньше мы говорили о сумме в шестьсот пятьдесят тысяч долларов, которую я получила и которую, как оказалось, я не получила, так как моя мать является опекуном моей собственности.

— Итак, вы узнали относительно…

— Мэтью, мы не на суде.

— Извините. Через десять дней после смерти вашего отца вы узнали, что ваша мать унаследовала его состояние, в то время как вам досталась сравнительно небольшая сумма в шестьсот пятьдесят тысяч долларов.

— Да, я была осведомлена об этом.

— И что тогда?

— Завещание — это реальные действия, о которых я действительно узнала.

— Я понял.

— Здесь снова раскручивается система галлюцинаций. Вам, Мэтью, трудно отделить иллюзорный факт от реальности, потому что они раздули такую историю о моей воображаемой болезни…

— Они?

— Моя мать. И Марк, и Хелсингер, и Бог знает кто еще. Я уверена, что и Циклоп замешан в ней, иначе меня бы здесь не держали.

Я вспомнил, о чем предупреждал меня Хелсингер: она убеждена, что ее преследуют, надувают, шпионят за ней, что она обманута и дажё загипнотизирована своей матерью или людьми, которых она нанимает.

— И вы думаете, все это сфабриковано, вся эта тщательно сконструированная система галлюцинаций?

— Применительно ко мне — да.

— А в действительности она не существует?

— Конечно, нет.

— А как соотносится иллюзорная система с тем обстоятельством, что вы унаследовали определенную сумму?

— Предлагается, что я совсем обезумела. Во-первых, я доказывала, что меня надули.

— Вы так считаете?

— Конечно, нет. Начнем с убеждения, что мой отец якобы не оставил мне ни гроша. Где это написано, Мэтью? Шестьсот пятьдесят тысяч долларов — это больше, чем я могла бы потратить за всю жизнь. Но вдобавок к этому пункту в завещании есть положение, обязывающее мою мать объявить меня единственной наследницей в своем завещании. Таким образом, все деньги перейдут ко мне после смерти матери. Так почему я должна считать себя обманутой?

— В чем еще, как преполагается, вы убеждены?

— В том, что значительная часть состояния отошла к подружке отца. И это несмотря на завещание, которое свидетельствует об обратном, черным по белому.

— Вы видели завещание?

— Изучила каждую страницу.

— И никто не упомянут в нем, кроме вас и вашей матери?

— Никто. Но этот факт не заставил меня отказаться от сумасбродной затеи — найти женщину, с которой, в моем представлении, сожительствовал отец. Говорят, что я все время занималась поисками этой женщины. Поймите, пожалуйста, Мэтью, что версии возникли потом. Ничего же не было из того, о чем они говорили. Но утверждается, что все было и случилось еще до той ночи двадцать седьмого сентября, когда они вломились ко мне и увезли.

— Они утверждают… Что конкретно они утверждают?

— Что я носилась по городу в поисках подружки отца.

— Чего в действительности вы не делали.

— Мэтью, вы попадаете в ловушку. Или я верила, — и все еще верю, — что у моего отца была любовная связь, или я не верила этому. Если я в здравом уме, я не стану гоняться за женщиной, которая существует только в моем воображении.

— И когда это было? Эти поиски, которые вам приписывались?

— Сразу после того, как я узнала о завещанной мне отцом сумме.

— Определим сроки: он умер третьего, а Риттер позвонил вам тринадцатого. Это было сразу после звонка?

— В сентябре, на третьей неделе, я полагаю. — Сара помолчала. Ее глаза встретились с моими. — Говорят, я слышала голоса, повелевающие найти ее.

— Кто так говорит?

— Склокмайстер. И Циклоп. И весь штат психиатров, который находится здесь.

— И вы, конечно, не слышали никаких голосов.

— Никаких.

— И не искали ее и, конечно же, не нашли.

— Как можно найти того, кого нет?

— Как долго, согласно их утверждениям, вы искали эту женщину?

— До полудня двадцать седьмого. Поэтому-то я и пыталась перерезать себе вены. Из-за того, что не смогла найти ее. Неужели вы не видите, Мэтью, что все это — сущий вздор? Это то, что они состряпали, когда решили убрать меня с дороги.

— Как вы думаете, почему они это сделали?