Колыбельная

такой момент. Но дело в том, что Исаак тоже был зол — десять дней назад Гамильтон присвоил себе обеих немецких шлюх.

Он и Гамильтон во многом были похожи на семейную пару. Каждый из них знал, на какую кнопку нажать, чтобы получить от партнера ту или иную реакцию. Каждый из них знал, какими словами можно больнее всего ранить другого. Но в отличие от большинства супружеских пар они сражались нечестно. Брак обречен, если один из партнеров — или оба — не соблюдает правил игры. А Гамильтон за всю свою жизнь ни разу не играл по правилам. Впрочем, как и Исаак. И уж тем более они не собирались начинать это делать сейчас. Но данное обстоятельство не угрожало их отношениям. В действительности они даже уважали сие качество друг в друге. Ведь оба они были убийцами. Убийцы не играют честно.

— Не нашей крови выбрал ты человека, — сказал Исаак с наигранным возмущением, качая головой.

— В тебе тоже испанская кровь, — сказал Гамильтон.

— Из Вест-Индии, но не испанская.

— Испанской шлюхи, — сказал Гамильтон.

— Может, китайской, — парировал Исаак, — но только не испанской.

— Из глубины веков, — продолжал Гамильтон, — еще с тех времен, когда Христофор Колумб приезжал сюда на экскурсию.

— Ну это уж слишком давно, а, приятель? — отшутился Исаак.

— Еще до англичан.

— Боже мой, испанская шлюха! — сказал Исаак. Он лихорадочно подыскивал ответ. Это не было поединком без правил. И даже не было поединком. Гамильтон просто пытался выкрутиться из смешной ситуации, не прикладывая слишком больших усилий. А у Исаака сегодня было право бить ниже пояса. Он настаивал на том, чтобы Гамильтон его просветил насчет того, почему все-таки доверил испашке пятьдесят штук.

— Я думал, ты знаешь, что испанцам доверять нельзя, — сказал Исаак.

Конечно, Гамильтон мог просто приказать ему заткнуться.

— Народ, который писает на стены, — ухмыльнулся Исаак.

— Чувак, ты просто не врубаешься, — хмыкнул Гамильтон.

— Это вопрос воспитания, — сказал Исаак. — Писать на стены. А еще они к женщинам на улицах пристают. Да ты сам приглядись.

— Ты пойди приглядись к дырке в моей заднице, — ответил Гамильтон.

— Может, я увижу там дюжину роз? — спросил Исаак.

Оба мужчины засмеялись.

— С открыткой, — добавил Исаак.

Они снова рассмеялись.

Это была шутка гомосексуалистов. Ни один их них не был голубым, но они часто шутили таким образом, пользуясь любимыми приколами педиков. Среди нормальных мужиков это распространено, Гарольд. Так часто бывает.

— Довериться испашке, — Исаак снова затряс головой, — верительные грамоты которого...

— Его проверяли, — сказал Гамильтон.

— Но не я.

— Его проверяли, — повторил Гамильтон, выделив последнее слово.

— Ну, если так, то он не был...

— Тщательно, — уточнил Гамильтон и посмотрел на Исаака.

Исаак не уступал.

— Если бы я проверил этого парня, — начал он.

— Ты в это время был в Балтиморе... — ответил Гамильтон.

— Дело могло подождать моего возвращения.

— ...навещал свою мамочку, — уточнил Гамильтон.

— Не было такой срочности...

— Помчался к мамочке на Рождество.

Сейчас он перешел в атаку, пытаясь подколоть Исаака. Исааку не нравилось, когда о нем думали как о маменькином сыночке. Но он на самом деле часто ездил навещать свою мать в Балтимор.

— Отправился покушать мамочкиного пудинга, — сказал Гамильтон.

Каким-то образом это у него прозвучало необыкновенно оскорбительно.

— А ты в это время, — сказал Исаак, — своими руками отдал испашке... А кто, кстати, его проверял?

— Джеймс.

— Джеймс?! — воскликнул Исаак.

— Да, Джеймс, и он делал проверку очень тща...

— Ты доверил эту работу Джеймсу? Джеймсу, который потом хотел использовать бейсбольные биты для того, чтобы...

— Тогда я не знал, что Джеймс так облажается, — холодно сказал Гамильтон. — Ты был в Балтиморе. Кому-то же надо было сделать работу. Я велел Джеймсу проверить его. Он вернулся с отзывами, которые звучали очень хорошо.

— Например?

— Например, сейчас он ни на кого не работает. Вольный стрелок. На него нет досье в полиции. Когда-то давно он работал курьером на людей Чанга. И я решил...

— Узкоглазым тоже нельзя доверять, — перебил его Исаак.

— Никому нельзя доверять, — отрезал Гамильтон. — Ты был не в курсе происходящего. Ты был в Балтиморе. Я опирался на собственную интуицию.

— Я же не знал, какой расклад.

— Правильно.

— Кстати, я и сейчас ничего не знаю.

— И это правильно.

— Все, что я знаю, это то, что Геррера свистнул полтинник.

— Да, это все, что ты знаешь.

— Ты не хочешь рассказать мне остальное?

— Нет, — улыбнулся Гамильтон.

* * *

Использовать близнецов Ба тоже было идеей Гамильтона.

Вообще-то их звали Ба Жег Шен и Ба Зай Конг. Но люди, не принадлежавшие к китайской общине, называли их Зинг и Занг. Обоим было по двадцать семь лет. Зинг на пять минут старше. Еще они оба были чертовски хороши собой. Рассказывали байку, что когда-то Зинг жил с классной рыжей американской девчонкой целых шесть месяцев, и она за все это время ни разу не догадалась, что он трахает ее по очереди с братом.

Зинг и Занг знали: если китайцы когда-нибудь завоюют весь мир — а они не сомневались, что однажды такой день наступит, — то это произойдет не потому, что коммунизм как форма правления лучше демократии, а потому что китайцы — прекрасные бизнесмены. Зинг и Занг были молоды, энергичны и чрезвычайно честолюбивы. В Чайнатауне говорили, что, если им предложат хорошую цену, они, не раздумывая, пришьют собственную мать.

А потом еще выломают у нее изо рта золотые коронки. Близнецы открыли свой боевой счет пять лет назад в Гонконге. Тогда им было всего по двадцать два. И на каждого огребли по тысяче американских долларов.

Конечно, сейчас их расценки несколько выросли.

Например, когда в декабре Льюис Рэндольф Гамильтон впервые встретился с ними, чтобы решить вопрос с курьером по имени Хосе Доминго Геррера, он предложил им всего три тысячи долларов за то, чтобы слегка потрепать маленького пуэрториканца и забрать пятьдесят тысяч, которые у него должны были быть с собой. Зинг и Занг посмотрели Гамильтону прямо в глаза — их лица были еще более непроницаемы,