Хэнрахану.
– Когда я туда приеду, я смогу это прочитать? – спросил Бад. – Ведь подумать только, что я везу…
Гектор еще раз хлопнул юношу по плечу:
– Поезжай в город, Бад. Найдешь там стоящие вещи.
Во всем этом была своеобразная ирония. Теперь, когда у Гектора имеются фотокопии всех документов, а сами рукописи направляются в какую-то шикарную библиотеку, те, кто преследовал Хема всю жизнь, эти критики и ученые, превратились в его своеобразную броню. Если они получат доступ ко всему, что осталось у Мэри, они могут вмешаться и погрозить ей пальцем, когда она вздумает внести свою лепту, – они довольно надежно свяжут эти шаловливые ручонки. Гектор был доволен.
Директор сказал:
– Похоже, вы стали малоэффективны и мягки, когда дело касается этого Ласситера, агент Криди. Эта история с семью грузовиками… она почти забавна.
– Разрешите мне покончить с Ласситером.
– Нет. Я решил пока этого не делать. Материалы обо мне, которые собрал Хемингуэй, и, соответственно, о Бюро, потому что я и есть Бюро, скорее всего, находятся в руках Ласситера, но мы не знаем, где он их прячет. Ласситер неожиданно оказался серьезным противником, он позволяет себе мне не подчиняться. Нам нужно подождать более благоприятной возможности получить информацию от Ласситера путем одновременно элегантным и не оставляющим следа. Мы терпели слишком долго. Нам следует подождать, когда события повернутся в пользу Бюро, вернее, в мою пользу, что неизбежно.
46. Писательское проклятие
Любой, кто представляет себе писательство в виде удобного способа вести жизнь среднего класса, никогда не напишет ничего, кроме дерьма.
Ханна уложила Бриджит в ее постель на заднем сиденье «белэр», затем сама села на переднее сиденье рядом с Гектором.
– Почему ты не зашел? – спросила она.
– Было другое дело, которым следовало заняться, – ответил Гектор.
Ханна оглянулась на спящую дочь:
– Ты прости, что она спать не дает. Похоже, в два и в пять ей обязательно надо поесть.
– Мне тебя жаль, это ведь тебе приходится вставать в это безумное время…
Гектор смутно помнил, как Ханна поднималась с их постели около двух, чтобы отозваться на голодные вопли дочери. Что касается пяти часов, то это время вполне Гектора устраивало, потому что в шесть он имел привычку подниматься, чтобы писать. Только теперь он тратил этот дополнительный час, чтобы покормить девочку из бутылочки и дождаться, когда она заснет.
Он платил еще за один номер, чтобы работать там по утрам. Ханна, по привычкам сова, любила писать вечерами и занимала этот номер, пока Гектор и Бриджит спали.
Он свернул на гостиничный участок, который Мэри нашла для Ханны. Там было чисто, но ничего примечательного. Гектор подумывал о том, чтобы вернуться в «Сан-Вэлли-Лодж», забрав Ханну и Бриджит с собой.
Он оглядел парковку, но нигде не увидел зеленой «импалы». Он отнес спящую Бриджит наверх и подождал, пока Ханна устроит ее походную кровать на другой постели в номере. Она закрепила кроватку с двух сторон подушками, чтобы она не скатилась на пол. Гектор уложил девочку, а Ханна сбросила туфли и задернула шторы:
– Она проспит час или дольше… времени навалом.
Гектор держал трубку, разыскивая очередной жучок, и не сразу среагировал.
– Времени для чего, дорогая? – спросил он и улыбнулся, увидев, как блузка Ханны падает на пол.
Гектор, все еще стараясь отдышаться, сказал:
– Когда ты придешь в себя и захочешь покончить с этим новым поворотом в наших отношениях, дорогая, я хочу, чтобы ты знала, что ты можешь это сделать, не боясь меня обидеть.
Ханна облизала губы и усмехнулась. Она сама с трудом дышала.
– Ради всего святого, с чего бы это мне захотеть с этим покончить? Я знаю, ты все еще думаешь, что мы ведем себя неправильно. Но разве тебе не в удовольствие быть со мной?
– Господи, удовольствие совсем не то слово. – Он покачал головой. – Детка, ты вообще-то знаешь, сколько мне лет?
– Это не имеет значения, – ответила Ханна. – Давай не будем об этом говорить. И о том, как долго это будет продолжаться и будет ли продолжаться вообще. Разве нельзя просто радоваться моменту?
Гектор улыбнулся:
– Я привык радоваться своей жизни в ретроспективе. Никогда не довольствовался одномоментной радостью. Зато позже, сравнивая скверный «подарок» какого-то более позднего момента, осознавал, как здорово было раньше, и радовался тому, что было.
– Ужасно так жить, – заметила Ханна. – Это беспокойно и… грустно.
– Ты не первая, кто это говорит. Полагаю, это писатель во мне. Писательское проклятие.
– Я пишу, и я так не живу.
– Наверное, Бог был к тебе милостивее.
Ханна покачала головой:
– Так почему не попробовать жить этим моментом, а?
Он улыбнулся:
– Ага. – Его пальцы пробежали по ее длинной спине, задержавшись на копчике. – Я не заслуживаю тебя, Ханна, в этом нет сомнений.
– А я не хочу об этом говорить.
– Тогда о чем ты бы хотела поговорить?
– Нью-Мексико. Расскажи мне о том месте, где ты теперь живешь, Гектор. Я никогда не видела пустыни. Наверное, там так одиноко. Могли бы мы тебя навестить… я и Бриджит?
Гетор еще раз поцеловал ее долгим поцелуем.
– Только навестить? – спросил он.
47. Погоня
Писательство – тяжелая работа, вредная для здоровья.
Мэри позвонила и попросила отменить назначенное на утро интервью. Сказала, что к середине дня может почувствовать себя лучше. Мэри говорила невнятно, путала слова. Дважды назвала Ханну Скруби. Ханна подумала, что Мэри, скорее всего, пьяна, потому что она должна была знать, что днем у нее назначена встреча с Гектором.
Все утро Ханна перечитывала «Праздник, который всегда с тобой». Она полюбила эту книгу еще после первого прочтения. Книга сразу же попала в число тех, что подогрели желание Ханны стать писательницей.
Книга запомнилась ей романтической. Любовная история бедной, но любящей пары американцев, впервые открывающей для себя древний запоминающийся европейский город, полный интересных людей, достопримечательностей, великолепного искусства, славящийся своей изысканной кухней; город, где можно было встретить практически каждого хоть немного значимого писателя и художника начала двадцатого века.
На этот раз, рядом с ребенком, который тихо посапывал, Ханна прочитала книгу так, как хотелось бы Хемингуэю, основываясь на воспоминаниях Гектора, который читал эту книгу на Кубе в 1959 году. Она читала главы в той последовательности, в которой их поставил Хем, и отбросила заключительную главу, которую Мэри восстановила для публикации через два года после смерти автора. Книга читалась совсем иначе, и теперь, будучи более подробно знакома с биографическими деталями жизни Папы, Ханна воспринимала романтические детали его первого брака или как печальный самообман, или как холодную иронию.
Воспоминания казались более мрачными и сардоническими, чем она помнила, и заканчивалось все
