– Надо же, художник… – в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. – Художники – существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?
– Она самая, – усмехнулся Егор. – Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто – не будем показывать пальцем – не вмешался.
– Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.
– Не подходит для чего? – откровенно развеселился Егор.
– Для совместной жизни.
– Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?
– Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…
– А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.
– Я не подглядывала, – вздохнула Анюта. – Я просто догадалась.
– Ладно, – пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), – мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?
У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.
Глава четырнадцатая
На звук двигателя и шум колёс по гравию человек обернулся, отняв руку от звонка.
На юге ночь наступает быстро, и хотя солнце зашло сравнительно недавно, черты лица стоявшего перед воротами человека были уже неразличимы в стремительно сгущавшихся сумерках.
– Здравствуйте, – Егор вышел из машины и направился к незнакомцу. – Вы случайно не меня ищете?
– Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас. – серьёзно ответил мужчина.
Лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, с ничем не примечательным кругловатым лицом, одетый в простенькую серую пару и с дорожной сумкой через плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть, бывшего советского человека, трудяги, так и не нашедшего себе места в круто изменившемся мире, но не особенно, впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда вокруг них рушатся устои, не спиваются, не опускаются на дно общества и не заканчивают жизнь самоубийством (для этого у них маловато воображения), им также не удаётся стать и хозяевами новых обстоятельств – опять же из-за недостаточно развитого воображения и полного отсутствия авантюрной жилки в характере и судьбе. Они просто берутся за любую подвернувшуюся им работу и делают её так, как привыкли – аккуратно и старательно…
Все эти мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в течение одной секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел ещё и удивиться тому, что подобные мысли его вообще посетили – обычно, если он и давал человеку какую бы то ни было оценку, то лишь после знакомства с ним, но никак не до.
– Да, – сказал он и протянул руку, – Егор Петрович Хорунжий – это я.
– Пахалюк, – представился незнакомец, пожимая Егору руку, – Любомир Владимирович.
В его речи слышался какой-то незнакомый акцент.
– Любомир… – повторил Егор. – Редкое имя.
– Я с Западной Украины, – чуть пожал плечами господин Пахалюк. – Там это имя не столь уж редкое.
– Вон оно что! – воскликнул Егор, отпирая ворота. – То-то я слышу акцент у вас мне незнакомый какой- то… Вы проходите к дому, я сейчас только машину загоню и мы с вами побеседуем.
– Собственно, я буквально на пять минут, – сообщил гость с Украины, усевшись в комнате на предложенный Егором стул и опуская свою дорожную сумку на пол. – У меня здесь, в Ростове, близкие родственники, и я приехал к ним. А для вас у меня сообщение.
– Чаю хотите? – спросил Егор. Ему отчего-то стало тревожно.
– Нет, спасибо. Чай – это долго, а мне нужно спешить. Я ведь к вам прямо с вокзала, а на улице уже темно, и город ваш я знаю плохо. Был пару раз… давно. Дело в том, что… – он помедлил, – ваша мама очень сильно заболела.
– Кто заболел? – растерялся Егор.
– Ваша мама, – терпеливо повторил Любомир Владимирович. – Таисия Григорьевна Хорунжая.
– Я всё-таки поставлю чайник, – поднялся со стула Егор и вышел на кухню.
Мама.
Маму Егор помнил хорошо. Весёлая, ласковая и легкомысленная, она оставила их с отцом, когда Егору едва исполнилось одиннадцать лет. Уехала на Украину, откуда и была родом, и с тех пор Егор никогда и ничего о ней не слышал. Поначалу он сильно скучал и тосковал даже, но потом бабушка Полина сумела её заменить, и Егор с годами всё реже вспоминал о том, что у него есть мать.
И вот теперь, через двадцать четыре года, приходит в дом незнакомый человек и сообщает, что мама жива, но очень сильно заболела и…
Егор торопливо поставил на огонь чайник и бросился в комнату.
– Что… – сдавленным голосом вытолкнул из себя он. – Что с ней?!
