золотого яблока в их семье – подарок княгини Гагариной моей прабабушке! Она заключила «фамильную» драгоценность в сейф и объявила себя ее хранительницей.
– Я подумаю над вашим предложением, – удрученно ответил Антонис, уже все для себя решив. Сразу сказать «нет» он не смог – настолько был разочарован беседой, что из головы вылетели все нужные слова.
Предложение, мягко говоря, не соответствовало его специальности и пожеланиям: администратор аналитической службы, по сути – секретарь, перекладывающий бумажки, с обязанностью составлять планы полетов и работать с аэронавигационной документацией.
Антонис покинул кабинет руководителя департамента и пошагал к выходу по длинному коридору со стеклянной стеной, за которой, как пчелки, трудились офисные служащие. Компьютеры, телефоны, мужчины и женщины, сидящие почти плечом к плечу. Представить себя одним из них Антонис не мог. Пришедшее из этой авиакомпании электронное письмо зажгло в его сердце надежду. С каким воодушевлением он шел на это собеседование! Надеялся, что его возьмут штурманом на вертолет или хотя бы инструктором, который будет обучать молодое поколение. Он грезил о предстоящей работе, как путник в пустыне грезит об оазисе, видя его на горизонте. Но увиденный им оазис оказался миражом.
Когда его сократили, он бодрился и верил, что найдет другое место. Может быть, не такое удобное, с меньшей зарплатой и без ставшего родным экипажа, но работа все-таки у него будет. Антонис стучался в двери, рассылал письма, звонил и отовсюду получал одинаковый ответ: мы не можем вам ничего предложить. А ведь он классный штурман с пятнадцатилетним летным стажем. Был. С каждым отказом он все явственнее понимал, что его шансы найти новую работу ничтожно малы. Антонис отчаянно сопротивлялся слову «бывший». Он, Антонис Санкинис, – бывший штурман. Но как можно быть бывшим, если штурман – это не только любимая профессия, а призвание, состояние души.
Антонис уже в начальной школе проявлял поразительные математические способности и феноменальную память. Складывал в уме многозначные числа, мог без труда запомнить длинные цифровые ряды, формулы. Он был очень внимательным и сообразительным мальчиком, охотно учился, схватывая все на лету. Обладая техническим складом ума, Антонис легко осваивал и гуманитарные предметы. История, иностранные языки, литература – все ему давалось играючи. Родители гордились своим умненьким сыном и пророчили ему прекрасное будущее – с такими способностями он мог бы освоить любую специальность. Мама Антониса хотела видеть его врачом, отец – физиком, но его судьбу определил дед Лесас.
С ранних лет Антонис проникся глубоким уважением к летному делу. Он разглядывал старые черно- белые фотографии в альбоме деда, на которых были запечатлены самолеты, слушал его рассказы и с восхищением любовался его летной формой, висевшей в шкафу. Дед подарил ему набор для авиамоделирования, и мальчик старательно мастерил самолетики. Они получались совсем как настоящие – с красивыми длинными фюзеляжами и серебряными крыльями. Через прозрачный пластик были видны крошечные приборы в кабине пилота. Они притягивали магнитом его мальчишеское воображение. Антонис просовывал в кабину мизинец, чтобы прикоснуться к приборной доске. Он представлял себя взрослым и сильным, поднимающим в небо настоящий самолет.
Высшее образование в Греции, как и в большинстве европейских стран, – удовольствие не из дешевых. Семья Антониса не бедствовала, но и для нее такая сумма была ощутимой. Зато страны СНГ, недавно ставшие суверенными государствами с шаткой экономикой, охотно принимали в свои вузы иностранных студентов. Обучение было платным, но по сравнению с европейскими цены выглядели вполне приемлемо. Мудрый дед Лесас ситуацию с образованием правнука предвидел давно. Когда Антонис еще только поступил в школу, дед решил обучить его русскому языку. Мальчик усваивал язык легко; ему не приходилось корпеть за учебниками, зубря правила, – обучение протекало в беседах и увлекательных играх. Знания – не балласт, вниз не тянут, – отвечал дед Лесас на возражения семьи – родители надеялись, что их сын останется в Греции и русский язык ему не понадобится. Но все вышло так, как предполагал дед Лесас: перебрав всевозможные варианты на семейном совете, решили отправить Антониса в Казахстан, в Актюбинское высшее летное училище гражданской авиации.
Жизнь в периферийном Актюбинске Антонису показалась ужасной. Такие города он видел разве что в старом кино и не думал, что они существуют до сих пор. Дома поражали обшарпанностью даже на центральной улице. Фасад административного здания с красочным государственным флагом – и тот требовал ремонта, что уж и говорить об окраине. Дорог в Актюбинске не было, хотя местные жители уверяли в обратном. То, что называлось тротуаром, напоминало полосу препятствий. Закрывающиеся на обед магазины с пустыми прилавками, очереди за хлебом, отсутствие урн и, как следствие, мусор под ногами – все это повергло благополучного греческого юношу в шок. А после поселения в общежитие – ветхую трехэтажку на отшибе с общим душем в подвале и нахальными рыжими тараканами – Антонису захотелось со всех ног бежать домой и больше никогда ни при каких условиях не появляться на территории бывшего СССР.
Покупку билета на ближайший рейс заставило отложить лишь его отсутствие в кассе. Антонис вышел из душного павильона транспортного агентства и присел на скамейку, чтобы подумать, что делать дальше, и прикинуть, сколько времени он еще сможет здесь протянуть. Выходило, что не много. Родители провожали его на учебу, как на фронт. Мама утирала слезу, пересказывая в красках телевизионные сюжеты о России и добавляя для пущей убедительности вымышленные подробности. Антонис не сомневался, что мама за него переживает, поэтому сгущает краски. Теперь он понял: мама ошибалась – все оказалось гораздо хуже. Телевидение показывало в основном сюжеты о больших городах, но не провинцию. Столица худо-бедно развивалась, в то время как глубинка застыла в восьмидесятых.
За стеной грохотала музыка, в длинном и узком, как кишка, коридоре галдели студенты, с кухни тянулась ядреная смесь запахов пригоревшей каши, жареного лука и блинов. Антонис скрючившись лежал на металлической, с прогибающимися до пола пружинами кровати. Его зачислили на первый курс штурманского факультета, но это его отнюдь не обрадовало. Сколько было волнений перед отъездом! А примут ли его, выдержит ли он экзамены, пройдет ли по конкурсу? Антонис смыкал ладони перед грудью и шептал, глядя на храм апостола Андрея Первозванного:
– Отец наш, Иисус Христос! Если ты существуешь, услышь меня! Я больше ничего у Тебя просить не буду, только помоги мне поступить!
– О, мой Бог! Зачем Ты выполнил мою просьбу?! – простонал Антонис, стоя перед доской объявлений около деканата. Он обнаружил в списке студентов свою фамилию.
Отойдя после первых впечатлений от Актюбинска, Антонис решил не напрягаясь сдавать экзамены, а там – как карта ляжет. Провалит экзамены и тогда с чистой совестью вернется домой. Иначе как он посмотрит в глаза деду Лесасу, если сдастся без боя? Ну, а если его все-таки зачислят, значит, такова судьба – придется учиться.
Общежитие гудело вторую неделю. Свежеиспеченные студенты пили от радости, Антонис напился с горя. Он приоткрыл мутные глаза и не сразу понял, где находится: колченогий столик, застеленный нехитрой клеенчатой скатеркой с болотцем пролитого напитка посередине, возле болотца банка тушенки, криво нарезанный хлеб, домашние маринованные грибочки в тарелке. За столом он в окружении пятерых пьяных парней. Парень справа держит в руке сигарету, тот, что слева, бренчит на гитаре, остальные что-то мычат вразнобой. Антонис взглянул на свои руки и обнаружил в одной вилку с наколотым на нее маринованным корнишоном, в другой – стакан с какой-то мутной жидкостью.
– Ну, давайте за самолеты, – предложили тост.
– Не, за самолеты уже пили.
– Тогда давайте за танки.
– Почему за танки? Мы же летчики!
– А какая разница!
Раздался глуховатый «дзынь»; выпили, закусили, налили еще.
Антонис одним махом приговорил остатки напитка в своем стакане. Напиток оказался довольно-таки паршивым на вкус, но зато крепким. Как кого зовут, Антонис не знал. Ребята были хорошими, с душой нараспашку. Они обнимали его, как брата, называли Тохой и Греком. После очередного стакана Антонис почувствовал подступающую к горлу рвоту. Он попытался подняться, но тело не слушалось. Антонис с ужасом представил, что сейчас фонтан пищи из его горла загадит всю комнату. Чьи-то проворные руки поставили перед ним таз, а когда он наклонился, извергая в таз содержимое своего желудка, другие руки
