посыпалась на него не только штукатурка, но обвалился бы весь потолок. Целиком и полностью, со всеми... вытекающими из него этажами. А заодно и пол исчез бы из-под ног, а за окном вместо утреннего солнца появились бы три луны сразу. И если бы...
В общем, он ничуть не удивился бы сейчас, если бы мир у него на глазах перевернулся.
Но вместо глобальной мировой катастрофы случилась другая – гораздо более мелкого, семейного, масштаба.
– Па-ап, – услышал он за спиной тихий голос сына.
Федька стоял посреди прихожей, бледный и чем-то насмерть перепуганный.
– Ты чего? – изменившимся голосом спросил Арсений, холодея от страшного предчувствия и уже почти срываясь с места, чтобы в очередной раз звонить в «Скорую помощь».
– Пап, я видел... Я видел, вы целовались... Значит, ты теперь... Вы теперь... Поженитесь, да?
«Нет», – хотел сказать Арсений. Но почему-то не смог.
– А как же... как же – мама? – совсем тихо спросил Федор, низко опустив голову.
И вдруг заревел – громко и жалобно, совсем по-девчачьи, и по щекам быстро-быстро заструились вниз торопливые слезы...
– О Господи! – выдохнул Арсений. – Да что же это?..
Подошел, присел на корточки, прижал к себе и долго-долго гладил по спине, успокаивая и убаюкивая.
– Глупый. Глупый ты у меня, Федька... Да мне ведь никто, кроме тебя, не нужен... И никакая жена не нужна, правда... Ну сам подумай, зачем мне жена? У меня ты есть... И Сидор... Ну хватит уже реветь... Не плачь, мой хороший, мой глупый... смешной ты мой ребенок...
Когда в дверь позвонила Ася, Федор уже не плакал. Только всхлипывал и изредка шмыгал носом.
На Асю он отреагировал спокойно – она с папой никогда не целовалась, а значит, не представляла никакой опасности.
ЧАСТЬ 2
Дмитрия Жидкова, тридцатилетнего заместителя директора фирмы «Ваш дом», на работе за глаза все называли Медведем.
Жидков об этом прекрасно знал и ни на кого не обижался, понимая, что кличка прилипла к нему неспроста. Медведь – он и есть медведь, что с этим поделаешь? Таким на свет родился, таким и вырос, с годами приобретая все больше медвежьих повадок.
Высокий, сутулый, неуклюжий, с копной всегда взъерошенных темных волос, темно-карими меланхоличными глазами, не имеющий, казалось, ни малейшего представления о дипломатичности, всегда идущий напролом и грозный до невозможности.
«Ну разве не медведь? – смеясь, говорила в детстве мама. И ласково добавляла: – Медвежонок...»
Митька, в школьные годы ужасно закомплексованный собственной неуклюжестью, вырос диковатым, необщительным и сдружиться за все эти годы сумел только с одним мальчишкой – соседом по подъезду и по парте Арсением.
Фамилия у Арсения была Волк.
Волк и Медведь были абсолютно непохожими. И казалось бы, в принципе не могли стать друзьями, но все же стали вопреки русским сказкам, возможность этой дружбы категорически опровергающим. Было что-то, что соединило их еще в первые дни школьного знакомства, да так крепко, что за двадцать с лишним лет, прошедших с того времени, они умудрились даже ни разу не поссориться.
А если разобраться, то и делить-то им было нечего. Арсений всегда и во всем был лидером, и Митька принимал это лидерство как должное, вполне удовлетворяясь своей позицией «вечно второго». Второго – это никогда не значило для него «последнего» и не было синонимом аутсайдерства. Несмотря на подобную расстановку сил, он радовался успехам и достижениям Арсения так, как радовался бы, наверное, успехам и достижениям собственного ребенка. Если бы этот ребенок у него был.
В фирме, которую под сумасшедший кредит в банке открыл Арсений, Дмитрий Жидков пахал на износ. Хотя по-другому здесь никто и не работал, но самоотдача Жидкова была какой-то особенной, неистовой. На работе его за это ценили, и только женская половина коллектива во время закрытых посиделок часто вздыхала: «Такую бы энергию – да в мирных целях!»
Под «мирными целями» подразумевалось не что иное, как семейный очаг. Или по крайней мере любовная связь с какой-нибудь женщиной, которая внесла бы в однообразную жизнь Дмитрия Жидкова, до краев наполненную рабочими проблемами и рабочими радостями, хоть какое-то разнообразие.
Медведя все дружно жалели за его неуклюжесть и неприспособленность к жизни.
Жалел его даже Арсений. Совсем не так, конечно, жалел, как женщины во время посиделок. Но все же иногда, глядя, как разгорается Митька на работе из-за несущественных, пустяковых проблем, в сердцах говорил приятелю: «Бабу тебе надо, Жидков! Иначе ты никогда не угомонишься!»
Жидков в ответ хмурился и недипломатично напоминал, что в его, Арсения Волка, конкретном случае наличие «бабы» ни к чему хорошему не привело.
«А Федька?!» – возражал Арсений, на что хмурый Жидков глубокомысленно возражал: «Федька – это мужик!»
Спорить с ним было невыносимо. Переспорить его было невозможно. В тридцать лет он так и продолжал жить в двухкомнатной квартире вдвоем с отцом. Подвернись случай – ему даже и некуда было бы привести эту самую «бабу», которую ему так страстно все желали, разве что не включая открытым текстом это пожелание в новогодние поздравления...
Однажды, оказавшись на работе по срочному делу почти на целый час раньше начала трудового дня, он нечаянно услышал разговор женской половины коллектива, распивающей традиционный утренний кофе в соседнем, бухгалтерском кабинете.
«А вот как вы думаете, – томным голоском спросила Ляля Воробьева, – наш Медведь – мужчина? Или все еще мальчик?»
Мнения коллектива по этому поводу разделились... И неизвестно, сколько бы еще времени судачили девчонки на животрепещущую тему его мужской невинности, если бы он не появился вдруг на пороге бухгалтерского кабинета и не зарычал на них так, как способен рычать только дикий медведь, растревоженный в своей берлоге во время сладкой зимней спячки...
Ни к какому конкретному выводу в то утро женская половина коллектива так и не пришла. Зато лишний раз убедилась в том, что Дмитрий Жидков – сущий медведь и совершенно не умеет обращаться с женщинами. Впрочем, от этого они не стали его любить даже чуточку меньше. Да, он был медведем – но медведем милым и в принципе безобидным, «офисным» мишкой, которому можно было простить его закидоны за доброту характера и за милую его душу.
Конечно же, они ошибались – те, что считали его еще неопытным медвежонком, потому что какой- никакой, а все же опыт мужских дел у Дмитрия Жидкова имелся. Правда, не слишком большой и в основном очень печальный.
Уходя в армию, он оставил в родном городе девушку Галю, невесту. Встречались они почти год, и за этот год никаких интимных моментов, кроме торопливых поцелуев на лестничной клетке, в отношениях не возникало. Галя обещала ждать Митьку из армии, первые три месяца писала длинные и запутанные письма о своих чувствах, с обязательными стихами, а потом вдруг пропала – ни ответа, ни привета. На втором году службы, получив отпуск, Медведь приехал домой и узнал, что его Галя уже несколько месяцев назад вышла замуж...
Он встретил ее случайно в парке, где она торговала за холодильным прилавком мороженым и прохладительными напитками. Хотел ударить, но сдержался, решив для себя, что много чести будет для Гали – руки об нее марать. Однако мимо пройти не удалось – Галя его заметила и сама первая поздоровалась. Он подошел – не мог не подойти, потому что ноги шли сами, голову не слушаясь, – и проговорил с ней почти целый час. За этот час он о многом узнал...
Оказывается, никто, кроме него самого, в их разрыве виноват не был. И Галя ушла к Генке Орехову, своему нынешнему мужу, совсем не потому, что разлюбила Митьку.
«Просто...» – сказала она загадочно, видимо, рассчитывая, что Митька поймет ее без лишних слов.
Митька не понял.
Тогда Галя рассмеялась таким знакомым, ласковым и звонким, как колокольчик, смехом и сказала ему
