– Майя, – раздался сонный голос Федора.
Она вздрогнула от испуга. Забыла совсем за своими горькими думами, что рядом с ней кто-то есть.
– Майя, ты что – плачешь?
– Нет. – Она улыбнулась и смахнула слезинку. – Соринка в глаз попала, вот и потекли слезы.
– Соринка? Дай я посмотрю.
– Ну посмотри. Только ты не увидишь, здесь темно.
Федор сел в кровати, приблизил лицо и уставился на нее, сосредоточенно изучая глаза. Хлопал черными ресницами, шевелил губами и казался ужасно смешным.
Она и его, Федьку, полюбить успела за это время. Так сильно успела полюбить, что и без него, наверное, почти как без воздуха...
– Да нет у тебя там никакой соринки! – нахмурился Федор, закончив «осмотр». – И не было!
– Не было? Откуда ты знаешь, что не было?
– Потому что вы, взрослые, все время так говорите, когда плачете. Что вам соринка в глаз попала.
– Интересно, – усмехнулась Майя, чувствуя, как сжимается сердце от нежности к такому опытному в жизненных делах Федьке. – И кто же из взрослых тебе говорил про соринку, когда плакал?
– Ну... – Федор смешно наморщил лоб. – Учительница в школе один раз плакала и говорила про соринку. Потом еще бабушка говорила про соринку, когда мама от нас ушла... Май, ты не плачь, ладно?
– Постараюсь, – пообещала она, и в ту же секунду по щеке потекла новая слеза.
– Ну вот. И верь после этого твоим обещаниям, – нахмурился Федор. Помолчал немного и сказал: – А я знаю, почему ты плачешь.
– Знаешь? – улыбнулась Майя. – Почему же?
– Из-за меня, – серьезно ответил он, отводя взгляд в сторону. – Из-за того, что я папе не разрешаю на тебе... жениться.
– Вот как? А я и не знала, что ты...
– Да нет. – Федор не дал ей договорить. – Ты не думай. Это я сначала... Тогда ты еще была нам чужая. А теперь... Теперь я разрешаю. Пожалуйста, женитесь, если хотите... Я совсем даже не против...
Он так смешно наморщил нос и выглядел таким серьезным и важным, что невозможно было удержаться и не всхлипнуть. Она всхлипнула, снова вытерла слезы и даже не смогла вымолвить ни слова в ответ. Просто сидела и смотрела на Федьку мокрыми от слез глазами и думала, что, может быть, и его тоже она скоро потеряет.
– Спасибо тебе, добрый Федька, – наконец сказала она, выдавив улыбку.
– Ну а теперь-то ты чего плачешь? Не плачь! Ну хочешь, я тебе подарю... Хочешь, я тебе подарю одну важную вещь?
– Какую такую важную вещь?
– Я подарю тебе мой талисман. Знаешь, он счастье приносит. Я всегда и везде ношу его с собой. Только ведь я и так уже счастливый. А ты вот плачешь, значит, не счастливая. Тебе он нужнее.
– А что за талисман?
– Сейчас, – кивнул он и нырнул под подушку. – Она у меня здесь лежит... Вот. Держи.
Майя протянула руку, и Федька вложил ей в ладонь свой талисман.
Талисман оказался большой перламутровой раковиной, от времени раскрошившейся по краю.
Вернее, половинкой раковины.
Она сразу узнала ее, эту половинку.
Она помнила ее с детства – почти идеальной овальной формы белую раковину с тонкими голубоватыми прожилками, покрытую тонким слоем блестящего перламутра, который играл на солнце, отливая всеми цветами радуги. Часто, зажмурившись, она прижимала эту половинку к уху и слушала шум морских волн, представляя себе живые картинки – как разбиваются эти волны о берег, как кружат над ними чайки, как отражается в них теплое солнце...
Сейчас на ладони у Майи лежала другая половинка.
Ту половинку раковины мама увезла с собой в Ялту. Она была ей очень дорога.
– Майя! Майя, ты чего? Что с тобой?
Она подняла глаза и увидела Федьку. С трудом вернулась в реальность и спросила чужим голосом:
– Откуда... Откуда у тебя это?
– Мне давно еще дед подарил. Сказал, что...
– Кто подарил?
– Да дед, говорю же! Майя, ты чего?
– Я... Я ничего. Я просто...
Она не знала, что сказать. Не знала, что ей теперь делать. И никак не могла поверить в то, что это возможно.
Но половинка раковины лежала у нее на ладони, тускло поблескивая в сумеречном утреннем свете.
И это была половинка той самой раковины.
Той самой, которую когда-то давно, двадцать пять лет назад, нашел на берегу Черного моря и подарил ее матери ее... отец.
Она быстро встала, вдруг осознав, что времени у нее совсем мало.
Нужно сделать так, чтобы Арсений ничего не узнал. Нужно успеть до его возвращения.
– Майя, ты куда?
– Я...
Она оглянулась на Федора. Не зная, что сказать, просто наклонилась, обняла его и потрепала взлохмаченные черные волосы.
«Так вот почему у него такие черные волосы, – мелькнула мысль. – У него и у его... отца».
– Спасибо тебе за подарок, Федька. Только я его не могу взять.
– Почему?
– Просто не могу и все. Это твой талисман, и он должен навсегда остаться у тебя.
– Возьми хотя бы на время!
– Нет. – Майя покачала головой. – Не могу. Да и не нужен он мне. Ты же видишь, я уже не плачу.
Федька, кажется, обиделся на нее за то, что она отказалась от его подарка.
Теперь это было уже не важно.
Она еще раз потрепала его по волосам. Наклонилась, поцеловала в щеку и быстро вышла.
У нее было очень мало времени. Арсений мог вернуться с минуты на минуту. Лучше с ним не встречаться. Лучше пусть он никогда не узнает о том, что...
Лихорадочно побросав вещи в сумку, она выбежала на улицу – как была, в халате и шлепанцах. Замерла на мгновение, о чем-то вспомнив, и вернулась. Буквально на секунду – для того, чтобы оставить на столе записку.
Ту самую, которую уже давно носила с собой в сумке. На всякий случай – если бы вдруг на мобильный позвонил Гоша и ей пришлось бы с ним объясняться.
Сейчас эта записка оказалась как раз кстати.
Она старалась не смотреть. Но взгляд все же зацепил две последние фразы, выведенные старательным ученическим почерком на тетрадном листе:
Добежав до шоссе, она взметнула вверх руку, увидев приближающийся издалека красный «жигуленок».
Машина, на ее счастье, остановилась. Водитель, пенсионер-дачник, окинул ее недоумевающим взглядом, но все же согласился подвезти до города.
Через несколько минут, когда они были уже далеко от турбазы, зазвонил в сумке мобильный телефон.
Нужно же было его отключить, рассеянно подумала Майя.
Телефон все звонил, а она сидела и не могла к нему притронуться даже для того, чтобы просто сбросить вызов.
Водитель «жигуленка» оказался не в меру разговорчивым. Майя почти не слушала, изредка рассеянно кивала, думая о своем. Когда телефон наконец замолчал, она достала его из сумки. Собралась уже нажать
