вливает по капле – жизнь. Ветер опять играл с ее волосами, заставляя его завидовать черной завистью. Вот бы и ему сейчас – прикоснуться, почувствовать этот шелк, ощутить кожей эту золотистую нежность…
– Как вы оказались здесь, на этой трассе? – поинтересовалась она, с аппетитом откусывая большой кусок бутерброда.
– Я ехал к другу… – начал было он, но потом сразу поправил себя: – нет, не к другу. К приятелю, на дачу. Решил провести выходной день на природе, на свежем воздухе. Так и получилось. А вы?
Она не сразу ответила. Посмотрела куда-то вдаль, за облака, как будто подсказки ждала. Потом сказала тихо:
– Я же уже сказала. Просто шла мимо… Услышала музыку. Вам нравится Эдит Пиаф?
– Очевидно, нравится… Если честно, я очень давно ее не слушал. Я больше джаз предпочитаю, или что-нибудь тяжелое.
– А эта кассета – она у вас откуда?
Она спросила как-то странно. Как будто пыталась сделать вид, что вопрос для нее ничего не значит, но, видимо, перестаралась.
– Это не кассета. Это диск. Я его давно покупал, года три назад. Может, даже больше… Не помню. А почему вы спросили?
– Так просто. Такие вещи в наше время не продают на каждом углу. Раритет. Музейный экспонат, можно сказать. Кто сейчас ходит в музеи?
– Да, вы правы, – согласился он. – На каждом углу сплошная камерная музыка…
– Камерная музыка?
Он улыбнулся:
– Я имею в виду тюремно-камерную…
– Ах, да, – снова рассмеялась она. – Этого добра очень много. Один мой знакомый очень любит…
– А вы? – спросил он, в свою очередь пытаясь сделать вид вполне равнодушный. Но на самом деле этот вопрос для него значил очень многое. Известную народную мудрость «скажи мне, кто твои друзья…» они с Мишкой, исходя из собственного опыта давно уже переделали. Скажи мне, что ты слушаешь – и я скажу, кто ты…
«Кто ты?» – отозвалось внутри, встрепенулось.
Но она видимо почувствовала, что он пытается ее расшифровать, и воспротивилась этому, ответив достаточно неопределенно:
– Я больше классику предпочитаю. Кстати, вы, кажется, сказали в прошлый раз, что занимаетесь музыкой профессионально?
– Вы извините меня, я глупость тогда сказал. Совсем некстати, по-дурацки как-то получилось, не к месту… Это от неожиданности, наверное. А музыкой я, в самом деле, занимался раньше. Больше не занимаюсь…
– Отчего же?
– Не сложилось, – ответил он коротко и сразу же перевел разговор: – Послушайте, никогда в жизни не ел таких вкусных котлет. Вы просто гений кулинарии…
– Спасибо, – она улыбнулась, – только это не я. Это мама готовила.
– В таком случае передайте ей, что она готовит сногсшибательно.
– Обязательно передам. А может быть, нам перейти на «ты»? Кажется, мы знакомы уже достаточно давно…
Он вспомнил вчерашний вечер и удивился тому, что она показалась ему тогда вполне обычной. Только золотой завиток остался в памяти, а глаз ее – глубоких, синих – он как будто и не заметил вовсе. Неужели можно было быть настолько слепым?
Снова встретившись с ее взглядом – немного, где-то в самой глубине, насмешливым, но и грустным в то же время – он вдруг подумал о том, что уже больше никогда не сможет забыть эти глаза. Что бы ни случилось, как бы ни сложилась дальше жизнь – кто знает, может, и не увидятся они больше никогда? – он все равно уже никогда не забудет.
– О чем ты думаешь? – спросила она вдруг.
Он почему-то не смог соврать и сказал правду:
– Я думаю о ветре.
– О ветре?
– О ветре. Кажется, он уже давно с тобой на «ты»… Он твой давний приятель, знает тебя много лет… И я ему немного завидую и в то же время злюсь на него.
– А почему злишься?
– Слишком небрежно он с тобой обращается…
Она улыбнулась:
– Да ладно, не обращай внимания. Ему простительно, потому что он всего лишь – ветер…
Какая-то тень промелькнула в ее глазах. Или, может быть, ему показалось?
– Послушай, Никита, ты извини меня за вчерашнее.
