Что девушка в белом — вы. И подавляя муку, Глядя в речной провал, Был счастлив, что вашу руку Дважды поцеловал. ………………………………. В Киеве, ещё перед войной, Проходили мы по Прорезной. За дома вдали закат сползал. Мы спешим в консерваторский зал. Там Доливо-Соботницкий пел. Среди всех советских тусклых дел Праздником бывал его приезд. Делал он рукою странный жест, Был он хром и очень большерот… Присмотреться — так совсем урод! Необыкновенный баритон — Пел бетховенские песни он И норвежских песен целый ряд… Сколько он ирландских пел баллад, Бельмановских песен! Так лились Песни, что казалось — это Лисс Или Зурбаган! Казалось мне, Что мы где-то в гриновской стране, И — казалось — уплывать и нам Следом за Бегущей по волнам! Поскорей причаливай, наш бот, Там, где нас Несбывшееся ждёт! А в антракте — толкотня, галдёж, А к буфету и не подойдёшь. По соседству, вижу, — паренёк, А на куртке — лодочка-значок С ярко-красным парусом. Яхт-клуб? Точно. Сомневаться почему б? А на самом деле всё не так: Это был почти условный знак Гриновских романтиков! То зов Юношеских алых парусов! Слышал я забавный анекдот О Доливе. Шёл двадцатый год. Пел Доливо где-то. Был хорош Бесподобно. А в одной из лож Сам Шаляпин. Сказочный успех! Сразу покорил Доливо всех. Был он молод, счастлив, возбуждён, Но со сцены почему-то он Пятится… Друзья Доливу тут Под руки к Шаляпину ведут. «Да… — сказал Шаляпин, — ты поёшь Здорово, но — знаешь, милый, всё ж Справь себе штаны: со сцены так Неудобно пятиться как рак!» И для цели благородной сей Пачку протянул ему рублей. Предвоенный Киев. Средь афиш Есть такие, что не устоишь. В зале тесно. Гроссман Леонид О «Войне и мире» говорит. Кажется — со сцены прямо в нас Утончённо-выточенных фраз Дротики летят. В конце почти Он, итог желая подвести, Говорит: «Былому не в пример, В наше время каждый пионер Обладает истиной простой, Знает то, чего не знал Толстой!» А затем (принявши тон иной) Говорит с усмешкой озорной: «На весах у вечности ещё Неизвестно, перевесит чьё Мнение!» — Когда он так сказал — Я подумал: арестуют зал, Лектора и слушателей! Но В шутку было всё обращено И благополучно всё сошло, А могло большое выйти зло… Пострашней, бывало, сходит с рук. У меня был закадычный друг Протасевич Жорж. Мы в институт Вместе поступали. И маршрут Жизненный у нас довольно схож: У него отца забрали тож, Как и у меня, — в тридцать седьмом. Он пытливым обладал умом, Книгами был вечно нагружён — Хемингвей в портфеле, Олдингтон. Был он неудачливый боксёр, Но зато был на язык остёр. И — последний не забыть мазок:
