выбрать какую-нибудь ничтожно малую страну на другом краю света и наслать туда ревизоров. О, как они стремятся всюду проверять, перепроверять, инвестировать, понтифицировать, вводить реформы и мелиорацию! Другие послали бы армию, но римские чиновничьи тоги в окружении ликторов устанавливают священный римский порядок и покоряют страны быстрее, чем солдаты. Быстрее и эффективнее. И почти никто еще не устоял.
Сам собою напрашивается интересный вопрос: почему же мы так их боимся? Почему? Может быть, потому, что среди них всегда найдется Марк Эмилий Скавр?
Скавр был единственным, кто не разделил в Сенате нарастающую любовь к Югурте, единственным, кто внял причитаниям Адхербала. Один-единственный голос против трехсот глоток! И он осилил, он превозмог. Он долбал их с упорством молотобойца и в конце концов перетянул многих на свою сторону. Скавр добился компромиссного решения, при котором проигрывали оба конкурента.
В Нумидию направился комитет из десяти римских сенаторов под началом консула Луция Опимия. Комитет более-менее разобрался в сути дела и вынес решение. Нумидия была разделена. Адхербал получил восточную часть и сделал столицей город Цирту — средоточие коммерческой жизни. Правда, тамошние торгаши были победнее западных.
Запад перешел к Югурте — оказался он зажатым между Адхербалом и царством Мавретанским. Комиссия, удовлетворенная, удалилась восвояси.
Югурта затаился, тихо наблюдая за мышонком Адхербалом. Он выжидал. А чтобы обезопасить себя с запада, предприимчивый ублюдок удачно посватался к мавретанской царевне.
Четыре года ждал Югурта. И момент настал, для атаки наилучший. Армия Адхербала была наголову разбита между Циртой и одним из портовых городов. Побежденный Адхербал заперся в Цирте. Там он утешился поддержкой торгашей — по преимуществу римских и италийских. Не было еще случая в истории, чтобы римские торгаши не составили бы костяк деловой жизни в какой-нибудь бедной и отсталой стране, даже не имеющей связей с Римом.
Естественно, весть об этом быстро добралась до Рима, и в Сенате порешили отправить в командировку трех милых мальчиков — сенаторских сынков — поучить нумидийских неслухов. (Очень важно, чтобы подрастающее поколение приобретало опыт и сноровку, набивая руку на незначительных заварушках, — в будущем это поможет разобраться в делах, серьезных по-настоящему!) Детишки не успели добраться до Адхербала — Югурта перехватил их у стен Цирты. Нагрузил подарками свыше возможного и отечески развернул восвояси.
Адхербал исхитрился и послал в Рим слезное письмо. Адхербалов сторонник, Марк Эмилий Скавр, очень заинтересовался ситуацией и направил в Нумидию сам себя в составе следственной комиссии. Однако опасное положение в Африке несколько охладило его интерес, и, не пересекая границу своей африканской провинции, сенаторы посчитали себя обязанными быстренько вернуться в Рим и — ах, проклятая война! — разобраться в трениях между конкурентами или изменить ход войны не успели.
Югурта подумал немного — и занял Цирту. Понятное дело, Адхербала он казнил. Но увлекся несколько и попутно казнил — всех до единого — римских и италийских торгашей. Содеяв это, он вызвал волну ненависти в Риме и лишился надежды на дружбу с ним.
Новость об избиении римских и италийских коммерсантов достигла Сената с опозданием в пятнадцать месяцев — только на следующую осень. И тогда некий трибун от плебса по имени Гай Меммий поднял на Форуме вой до небес. Купленные Югуртой чиновники не смогли предотвратить этой напасти. Слушали- постановили отправить в Нумидию только что избранного младшего консула Луция Кальпурния Бестия. Его уполномочили показать такому-сякому Югурте, как опасно почем зря резать римлян и италийцев.
Но Бестий был продажен, и Югурта его купил. Результатом шестимесячных переговоров было: для Югурты — мирный договор с Римом, для Рима — боевые слоны в количестве более тридцати особей и небольшие откупные в казну. Что осело в личном багаже Бестия — про то история умалчивает. Во всяком случае, Рим притворился удовлетворенным, а Югурта остался единственным нумидийским царем.
Гай Меммий был обижен: он не выиграл ничего. А ему очень хотелось получить второй срок трибуна от плебса, посему день за днем он нагнетал страсти вокруг пресловутого «нумидийского вопроса». Он призывал «пролить свет» на этот вопрос, патетически вопрошал у Бестия — почем его купили? В конце концов он допек Сенат до крайности и буквально вынудил отцов народа к действиям.
Сенат направил в Нумидию претора Луция Кассия Лонгина с поручением привезти Югурту в Рим, где он должен был предоставить Гаю Меммию список лиц, которым давал взятки. Отвечать перед Сенатом — это бы не беда, но Меммий настаивал, чтобы сделано это было перед народом Рима.
Кассий прибыл в Цитру и изложил цель своего визита. Не будет ли Югурта столь любезен и не последует ли он с Кассием в Рим? Югурте и в голову не приходила подобная ерунда, однако он последовал. Но почему? Почему он признает их силу? Что они могут сделать с ним? Отобрать Нумидию? Но таких, как Бестий, всегда было больше, чем всяких разных Гаев Меммиев. Так почему же ему страшно? Почему где-то далеко, в Риме, ничтожнейший человечишка только щелкнул пальцами — и он, царь богатой и сильной страны, покорно подставляет шею для аркана?
Разве не наглость это — послать одного-единственного человека, чтобы он заставил Югурту, правителя огромной и богатой страны, подчиниться своим требованиям? Но ведь подчинился же!
Югурта покорно собрал в дорогу своих гвардейцев, взял в свиту пятерых наиближайших приближенных и погрузился в Кассиев корабль. С тех пор прошло два месяца — они принесли крайне мало счастья.
Гай Меммий был верен своему слову! Меммий вызвал Югурту в Народное собрание — в цирк Фламиния за чертой померия. Именно там, при всем честном люде, Югурта должен был отвечать на наглые вопросы Меммия. Кого он подкупил? В какую сумму ему это обошлось? Простой народ почему-то всегда волнуется при подобных вопросах.
До крайности возбужденные римляне плотно набились в цирк Фламиния. Плебеи давились у деревянных загородок, кишмя кишели поверх скамей. Те, кто не успел попасть поближе, толкались сзади, стараясь приблизиться настолько, чтобы хотя бы слышать.
В эту минуту Югурта внешне был спокоен — он знал, что нужно сделать. Испанский опыт и годы наблюдений за людьми помогли ему придумать выход. Он взял да и подкупил одного из народных трибунов.
Народный трибун — наинизшее существо в магистериальной иерархии, самый бесправный из сенаторов. Народный трибун не обладает империем. В нумидийском языке нет слова для обозначения этой силы. Это сила и власть божества, данная смертному. Это та самая сила, что позволила претору в одиночку приволочь сюда его, царя-самодержца! Губернаторы провинций обладают империем. Консулы обладают империем. Преторы — тоже. Курульные эдилы — чиновники из патрициев, надзирающие за торговлей и строительством, — тоже обладают. Но у каждого — своя сила империя, своя степень власти.
Наверное, самым «осязаемым» доказательством существования империя были ликторы — угрюмые профессионалы, сопровождающие носителя этой силы. Они расчищали путь перед ним, неся на левом плече фасции — тяжелые связки розог, связанные малиновой лентой…
А вот цензоры не обладают империем. Нет его и у плебейских эдилов. Нет и у квесторов. Но самое ценное для Югурты — его нет у народных трибунов. Последние представляли собою выборных представителей основной массы граждан — плебса, чье происхождение редко восходило ко временам благородной древности, — чем отличались (и кичились) патриции.
Настоящие патриции — аристократы, чьи предки числились среди отцов Рима четыреста лет назад. Собственно, в те благословенные времена и плебеев-то не было. Аристократы управляли страной, аристократы основали Республику. Но вот чернь стала богатеть и обрела силу. Она пролезла в Сенат, расселась на курульных креслах и также захотела стать аристократией. Как результат, возникли nobilis — нобили, благородные люди. И аристократов стало вдвое больше — к патрициям присоединились эти самые нобили.
Сделаться нобилем оказалось даже просто — достаточно было иметь в семье консула. Да-да, плебеи не остановились в своих претензиях, прежде чем не обзавелись своими консулами.
Чернь завела себе свое собственное, Народное, собрание, куда патрициев просто не допускали. И силы плебейской достало на то, что через это собрание они стали проводить римские законы. Чтобы блюсти интересы плебса, стали избирать десять народных — плебейских — трибунов.
