— Мне доставляет истинное удовольствие приносить тебе радость, Ливия Друза, когда ты ведешь себя, как подобает достойной римлянке, и делаешь то, чего от тебя хотят. Я надеюсь, что ты будешь вести себя с Квинтом Сервилием как молодая женщина, которая рада замужеству. Ты покажешь ему, что ты довольна, и будешь оказывать ему уважение, почтение, интерес и участие. Никогда — даже наедине в спальне, когда вы поженитесь, — ты не намекнешь ему, что он не такой муж, какого ты выбрала бы сама. Ты поняла? — сурово спросил он.
— Поняла, Марк Ливий.
— Иди за мной.
Он привел ее в залу, где огромный прямоугольник в крыше начал бледнеть, сменяясь жемчужным светом — призрачнее света ламп, но все красивей. В стене было место для поклонения богам-хранителям домашнего очага — ларам и пенатам, по обеим сторонам которого художник искусно изобразил миниатюрные храмы, где обитали духи знаменитых мужей семьи Ливиев Друзов, начиная с умершего отца- цензора и далее, в глубь веков, к самым истокам рода. Здесь Марк Ливий Друз заставил сестру дать ужасную клятву римским богам, не имевшим ни статуй, ни мифов, ни обличья, — богам, которые были олицетворением внутренних качеств человека, а не божественными мужчинами и женщинами. Под страхом их гнева она поклялась быть нежной и любящей женой Квинту Сервилию Цепиону Младшему.
Когда дело было сделано, он отпустил сестру в комнату, где ее ждали горячее медовое вино и медовые лепешки. Она выпила немного вина и почувствовала облегчение, но горло ее сжалось от одной мысли, что ей надо проглотить лепешку, поэтому она отложила их в сторону, с улыбкой глядя на служанку.
— Я хочу принять ванну, — сказала она.
В этот день Квинт Сервилий и его сестра Сервилия пришли на обед к Марку Ливию Друзу и его сестре, Ливий Друзе. Это был милый квартет, строивший планы о двойной свадьбе. Ливия Друза сдержала клятву и благодарила небеса за то, что семья их славилась неулыбчивостью: никому не казалось странным, что она хранит чрезмерную суровость, — все Друзы таковы. Тихим голосом она разговаривала с Цепионом, в то время как ее брат занимал Сервилию. Постепенно страхи Цепиона рассеялись. И с чего он взял, будто не нравится Ливий Друзе? Возможно, она была утомлена после болезни, но с несомненным энтузиазмом приветствовала планы своего властного брата сыграть двойную свадьбу в начале мая, перед началом похода Гнея Маллия Максима через Альпы.
«Перед несчастливым периодом, говорит Друз. Но для меня любой период — несчастливый», — подумала Ливия. Однако вслух этого не сказала.
Публий Рутилий Руф писал Гаю Марию в июне, еще до того, как весть о захвате Югурты и об окончании войны в Африке достигла Рима:
У нас выдалась тяжелая зима и довольно напряженная весна. Германцы определенно пришли в движение. Они направляются на юг, в нашу провинцию по реке Родан. Мы получили срочные сообщения от наших галльских союзников эдуев. Их непрошеные гости, германцы, собираются двинуть дальше. А потом, в апреле, прибыл первый из посланцев эдуев с известием о том, что германцы опустошили их зернохранилища и загрузили хлебом свои повозки. Однако при этом они заявили, будто направляются в Испанию. И те в Сенате, кто отрицает всякую возможность германской угрозы, быстро распространили эту информацию.
К счастью, Скавр не из их числа, и Гней Домиций Агенобарб — тоже. Вскоре после того, как Гней Маллий и я вступили в должность консулов, в Сенате образовалась влиятельная группировка, требующая набрать новую армию — на случай неожиданного нападения германцев, и Гней Маллий издал приказ собрать шесть новых легионов.
Рутилий Руф вдруг заметил, что напрягся, будто в ожидании гневной тирады Мария, и грустно улыбнулся. Затем продолжил письменную беседу с отсутствующим другом:
Да, я знаю, знаю! Попридержи свое негодование, Гай Марий, и, прежде чем топтать меня солдатским сапогом, позволь изложить до конца! Поделом бы! Это я должен был набирать новую армию и командовать ею. Я — старший консул, у меня за плечами долгая и успешная военная карьера, и сейчас я даже наслаждаюсь некоторой славой, потому что мой учебник по военному искусству наконец-то вышел в свет. В то время как мой юный коллега, Гней Маллий, — совершенный новичок в этом деле.
А все — твоя вина! Наша с тобой дружба известна всем, а твои враги в Сенате проявят некоторую благосклонность к твоим сподвижникам не раньше, чем Рим падет под нашествием германцев. Таково мое скромное мнение.
И вот Метелл Свинка встает и произносит пламенную речь, цель которой — доказать, что я слишком стар, чтобы возглавить армию, и что мои — о, несомненные! — способности будут использованы куда лучше, если я останусь в Риме. Сенаторы последовали за ним, как овцы за пастухом, который ведет их на живодерню, и приняли соответствующие законы. Почему я не боролся? О Гай Марий, ведь я — не ты! У меня нет ни твоей ненависти к ним, ни твоей феноменальной энергии. Поэтому я утешился, добившись, чтобы Гнею Маллию придали несколько по-настоящему опытных и способных легатов. Хотя бы это…
У него имеется хорошая поддержка в лице Марка Аврелия Скавра. Да, да, я сказал: «Аврелия», а не «Эмилия». Единственное, что у него общего с нашим уважаемым принцепсом — это имя. Тем не менее я предполагаю, что военные таланты его выше, чем у Скавра. По крайней мере — ради Рима и ради Гнея Маллия! — я на это надеюсь.
Гней Маллий справился неплохо. К концу апреля, когда пришла весть о том, что германцы направляются на юг, Гней Маллий уже имел шесть легионов, состоящих исключительно из римских и латинских неимущих. Но затем прибыла новая делегация эдуев, и впервые Сенат получил точные сведения о количестве наступающих германцев. О, много неожиданного и любопытного! Мы узнали, например, что варвары, которые убили Луция Кассия в Аквитании, — по нашим сведениям, их было около четверти миллиона, — составили бы только треть нынешнего полчища, если не меньше. Так, если верить нашим союзникам-эдуям, сейчас к галльскому побережью на Внутреннем море движется около восьмиста тысяч германских воинов, женщин и детей. Есть над чем поразмыслить, не правда ли?
Сенат разрешил Гнею Маллию набрать еще четыре легиона, чтобы увеличить его силы до десяти легионов, плюс пять тысяч конников. После этого весть о германцах облетела всю Италию, хоть Сенат и пытался всех успокоить. Мы очень, очень встревожены. И особенно тем, что до сих пор не одержали над германцами ни одной победы. Со времен Нарбона наша военная история стала историей поражений. А есть и такие (особенно много их среди простых людей), кто говорит, будто наше знаменитое изречение о том, что «шесть хороших римских легионов могут победить четверть миллиона недисциплинированных варваров», просто-напросто сенаторское говно. Да, Гай Марий, вся Италия в страхе! И не мне, во всяком случае, винить ее за это.
Мне кажется, из-за всеобщей паники несколько наших италийских союзников пересмотрели свою политику последних лет и добровольно пополнили отряды Гнея Маллия. Самниты прислали легион легковооруженной пехоты, а марсии — замечательный пехотный легион римского образца. Прибыл и легион из Умбрии, Этрурии и Пицена. Поэтому, можешь себе представить, наши полководцы теперь точно кот на рыбалке — самодовольны и самоуверенны. Из четырех дополнительных легионов три оплачиваются и содержатся италийскими союзниками.
Это все, что есть хорошего. Все остальное, разумеется, плохо. Нам катастрофически не хватает центурионов. А это значит, что ни один из новых легионов, набранных из граждан без имущественного ценза, не прошел надлежащего обучения. Один только что созданный — и вовсе не обучен. Его легат Аврелий предложил Гнею Маллию разделить опытных центурионов поровну между семью легионами. Соответственно, в каждом из легионов не более сорока процентов центурионов будут иметь боевой опыт. У нас неплохие военные трибуны, но не тебе объяснять, что именно на центурионах держатся и центурии, и когорты.
Говоря откровенно, я боюсь. Чем это кончится? Гней Маллий неплохой парень, но не думаю, что он справится с германцами. Он и сам в конце мая заявил в Сенате, что не уверен, будут ли его воины знать, что им делать на поле боя! Вот это да! Всегда среди солдат найдутся такие, кто не знает, чем заняться на
