— Я должен вернуться к Гнею Маллию как можно быстрее. Надо разобраться с этим упрямым глупцом Цепионом на той стороне реки. Иначе мы вообще можем остаться без его армии.
— Согласен, — сказал Аврелий. — Тем не менее, если можно, мне хотелось бы, чтобы ты вернулся ко мне, когда получишь от меня весть о том, что германцы прибыли на переговоры. Ты — и остальные сенаторы тоже. Германцы будут поражены, узнав, что Сенат послал в такую даль шесть представителей, чтобы вести переговоры с варварами. — На его лице появилась кривая ухмылка. — Конечно, мы им не скажем, что Сенат послал своих представителей в такую даль, чтобы справиться с дураками- полководцами…
Квинт Сервилий, этот упрямый недоумок, совершенно непонятно почему был в гораздо лучшем настроении и гораздо более склонен слушать Котту после того, как сам на следующий день переправился через Родан.
— Откуда такая неожиданная веселость, Квинт Сервилий? — осведомился Котта, озадаченный.
— Я только что получил письмо из Смирны. То, которое должно было прийти несколько месяцев назад. — И, не вдаваясь в объяснения, чем же так обрадовало его письмо, Цепион приступил к делу: — Хорошо, завтра я переправлю войска на восточный берег, — он ткнул в карту указкой из слоновой кости, украшенной золотым орлом. — Вот здесь.
— А не будет ли разумнее переправиться южнее Аравсиона? — усомнился Котта.
— Конечно, нет! — сказал Цепион. — Если я переправлюсь севернее, то окажусь ближе к германцам.
Как и обещал, Цепион снялся с места на рассвете следующего дня и отправился на север к броду в двадцати милях от укрепленного лагеря Маллия Максима. В каких-нибудь десяти милях от этого места находился лагерь Аврелия и его конников.
Котта и пять его спутников-сенаторов тоже поскакали на север, чтобы находиться в лагере Аврелия, когда вожди германцев прибудут на переговоры. На восточном берегу они встретили Цепиона, чья армия уже почти полностью переправилась через реку. Но увиденное вселило новый страх в их сердца: Цепион готовился разбить лагерь прямо на том месте, где стояли его войска сейчас. С холма, который возвышался над новым лагерем, было видно, как внизу копали траншеи и сооружали из вырытой земли крепостные валы.
— Квинт Сервилий, нельзя здесь оставаться! — закричал Котта.
— Почему это? — Цепион приподнял бровь.
— Потому что в двадцати милях на юг от тебя уже есть лагерь — достаточно большой, чтобы вместить и твои легионы. Там твое место. Отсюда же слишком далеко и от Аврелия, и от Гнея Маллия. Ни ты не сможешь им помочь при случае, ни они — тебе. Пожалуйста, Квинт Сервилий, умоляю! Разбей здесь обыкновенный бивуак, только чтобы переночевать, а утром отправляйся на юг, к Гнею Маллию! — Котта изо всех сил старался придать своим словам убедительность.
— Я обещал, что переправлюсь через реку, — заявил Цепион, — но ничего не говорил о том, что собираюсь делать после переправы. У меня есть семь отлично обученных легионов, это опытные, закаленные солдаты. И не только в этом дело. Все они — настоящие римские легионеры, не шушера какая- нибудь. Неужели ты действительно подумал, что я соглашусь находиться в лагере, в котором живут римские подзаборники и всякая нищая деревенщина — простолюдины, не умеющие ни читать, ни писать? Марк Котта, да я скорее помру!
— Возможно, так оно и случится, — сухо ответил Котта.
— Со мной? С моей армией? — засмеялся Цепион. — Я нахожусь в двадцати милях севернее Гнея Маллия и его ленивой черни. Значит, я первый встречусь с германцами. И нанесу им сокрушительное поражение. Целый миллион варваров не сможет справиться с семью легионами настоящих римлян. Есть ли к нему — к этому торговцу Маллию — хоть крупица доверия? Нет! Квинт Сервилий Цепион отпразднует свой второй триумф на улицах Рима. А Маллий будет стоять в толпе и глазеть на меня разинув рот — как и подобает простолюдину.
Наклонившись вперед в седле, Котта схватил Цепиона за руку.
— Квинт Сервилий, — никогда в жизни Котта не говорил так серьезно и убедительно, — я тебя умоляю: объедини силы с Гнеем Маллием! Что для тебя важнее: победа всего Рима или триумфы римской знати? Разве важно, кто победит, если победит весь Рим? Это не просто междоусобная война с скордисками или короткий рейд против лузитанцев! Нам нужна самая лучшая, самая многочисленная армия, какая имелась у Рима когда бы то ни было, и твой вклад в это дело жизненно важен. У людей Гнея Маллия не было ни времени на подготовку, ни такого военного опыта, как у твоих. Твое присутствие вдохновит новичков — кто-то должен подать им пример! Сражение будет — будет — нутром чую! Не важно, как вели себя германцы раньше, в этот раз все произойдет по-другому. Германцы узнали вкус нашей крови, и он пришелся им по душе. Они испытали наш характер и обнаружили нашу слабину. Рим в опасности, Квинт Сервилий, весь Рим — а не просто римская знать! Но если ты все же будешь настаивать на отделении от остальной армии, говорю тебе откровенно: будущее римской знати действительно поставлено на карту. В твоих руках будущее Рима — и твое собственное. Не ошибись, пожалуйста, делая выбор. Отправляйся завтра утром в лагерь Гнея Маллия и заключи с ним союз.
Цепион пришпорил коня и поскакал прочь от Котты.
— Нет! — крикнул он на скаку. — Я остаюсь здесь!
Котта и пять его спутников отправились в лагерь Аврелия, пока Цепион прямо на берегу реки возводил уменьшенную копию лагеря Маллия Максима.
Сенаторы успели как раз вовремя: на рассвете следующего дня германцы явились в лагерь Аврелия для переговоров. Их было пятьдесят, возраст — между сорока и шестьюдесятью. Так, во всяком случае, показалось Котте, сердце которого было полно благоговейного страха. Он никогда не видел таких рослых людей. И ехали они на исполинских лошадях, для римского глаза непривычно лохматых и нескладных, с массивными копытами, заросшими дикой шерстью, с гривами, спадающими на кровью налитые глаза; шли они без седел, но в узде.
— Их лошади похожи на боевых слонов, — заметил Котта.
— Не все, — спокойно сказал Аврелий. — Большинство ездит на обыкновенных галльских лошадях. Эти же господа, надо понимать, находятся на вершине власти.
— Взгляните на молодого! — воскликнул Котта, увидев, как мужчина не старше тридцати слез со своего зверя, встал в величественной позе и с откровенным пренебрежением осмотрелся.
— Ахиллес! — оценил Аврелий.
— Я думал, германцы носят только плащи на голое тело, — не переставал удивляться Котта, увидев на варварах кожаные штаны.
— Возможно, у себя в Германии… Так о них говорят. Но сколько мы германцев ни видели, все они носят штаны, как и галлы.
Да, штаны на них были, но в такую жару ни один не надел рубашки. Многие носили на груди квадратные золотые украшения, и у всех на перевязи — пустые ножны. Золота на них было много: ожерелья-торки, пластинчатые узоры на шлемах, ножны, пояса, перевязи, пряжки, браслеты. Котта нашел германские шлемы восхитительными: без полей, в форме горшка, некоторые симметрично украшены великолепными рогами, крыльями или полыми трубками, из которых торчали густые связки перьев; украшения на остальных напоминали головы змей, драконов или ужасных птиц. Все германцы чисто брились. Длинные соломенного цвета волосы либо заплетены в косы, либо свободно свисали. Растительности на груди у них почти не было. Кожа — не такая розовая, как у кельтов, скорее бледно-золотистая. Веснушек или рыжих волос — ни у одного. Глаза — светло-голубые, совсем не встретишь серых или зеленых. Даже самые старые из них были очень подтянуты, с плоскими животами, и выглядели они как настоящие воины, никаких следов изнеженности. Римляне не знали, что мужчин, начинающих жиреть, германцы убивали.
Переговоры велись через переводчиков Аврелия, которые в основном были из эдуев или амбарров, хотя среди них и имелось два-три германца, захваченных в Норике.
Германцы хотели бы — как объяснили их вожди — мирно пройти через Заальпийскую Галлию, так как направлялись в Испанию. Аврелий самолично вел первую часть переговоров. Он выглядел эффектно, одетый в полную парадную военную форму: серебряные латы, украшенный алым пером серебряный
