— Нет. — Лусий был совершенно сбит с толку.
— Катон Цензор обвинил Сципиона Африканского и его старших офицеров в моральном разложении. А Марий скорее придерживается принципов Катона Цензора, нежели Сципиона Африканского. Я ясно выражаюсь?
— Нет, — побледнел Лусий.
— А я думаю, что тебе понятно, — улыбнулся Сулла, демонстрируя длинные зубы. — Ты ластишься к красивому мужчине. Я не могу обвинить тебя в женоподобности, но если ты будешь по-прежнему хлопать ресницами возле Гая Юлия — который, кстати, доводится тебе родственником, — думаю, ты скоро окажешься по горло в кипятке. Страсть к мужчинам никогда не числилась среди доблестей римского воина. Это — порок, особенно в легионах. Будь иначе, женщины тех городов, близ которых мы встаем лагерем, не зарабатывали бы так много. А женщин побежденных у нас подвергают изнасилованию. И ты должен хотя бы изведать, что это такое!
Лусий поежился. Его разрывало чувство непонятной неполноценности и жгучее ощущение несправедливости. Наконец он возразил:
— Времена меняются. Теперь это не считают нарушением правил приличия, как раньше.
— Ты путаешь времена, Гай Лусий. Вероятно, потому, что хочешь, чтобы они изменились. Наверное, раньше ты водился с людьми, которые чувствовали, как ты, но были старше. Вы собираетесь вместе, читаете книги, хватаетесь за любое высказывание в свою поддержку. Уверяю тебя, — добавил Сулла очень серьезно, — чем больше ты будешь вращаться в том мире, в котором рожден, тем больше будешь понимать свое заблуждение. И нигде так не карается однополая любовь, как в армии Гая Мария. Если Марий узнает твою тайну — я тебе не завидую.
Ломая руки, Лусий закричал со слезами в голосе:
— Я сойду с ума!
— Не сойдешь, — заверил его Сулла. — Ты будешь вести себя паинькой, ты будешь очень внимательно следить за своим поведением и быстро научишься распознавать незаметные посторонним сигналы, которыми здесь обмениваются люди твоих наклонностей. Я не могу тебе назвать этих знаков, поскольку сам подобным шалостям не предаюсь. Если ты амбициозен и хочешь чего-либо достигнуть в обществе, Гай Лусий, то настоятельно советую тебе избегать этого порока. Но если все же — в конце концов, ты молод, — если ты почувствуешь, что не можешь противиться желанию, то сначала убедись, что выбрал именно того человека, который тебе нужен.
И с доброй улыбкой Сулла повернулся и пошел прочь.
Некоторое время он просто бродил без всякой цели, заложив руки за спину и почти не замечая бурной деятельности, которая так и кипела вокруг. Возводился временный легионный лагерь, хотя в провинции врага не было. Просто так было заведено: ни одна римская армия не ложилась спать незащищенной. Постоянный лагерь на вершине холма уже подготавливался геодезистами и инженерами, и те войска, которые не были заняты строительством временного лагеря, доставляли бревна для балок, столбов, зданий. В долине нижнего Родана имелись леса. Она была заселена уже несколько столетий — с тех пор, как греки основали Массилию.
Армия стояла к северу от обширных соленых болот, образующих дельту Родана и тянущихся на запад и восток от дельты. Как всегда, для возведения своих лагерей, постоянных и временных, Марий выбрал невозделанную землю.
— Нет смысла порождать антагонизм у потенциальных союзников, — говорил он. — Кроме того, им придется кормить пятьдесят тысяч лишних ртов. Каждый дюйм пахотной земли в такой ситуации — на вес золота.
Фуражиры Мария уже разъехались заключать договоры с местными землевладельцами, а солдаты начали возводить на верху холма зернохранилища. Туда будет засыпано зерно, необходимое для пропитания пятидесяти тысяч человек на срок от урожая до урожая. В тяжелом обозе имелось все, что, согласно источникам Мария, было невозможно добыть в Заальпийской Галлии в необходимых количествах: смола, массивные брусья, веревки с блоками, инструменты, краны, известь, большое количество драгоценных железных болтов и гвоздей. Популоний и Пизы, два порта, получали тугоплавкие стальные заготовки с острова Ильва, которые были закуплены на тот случай, если инженерам потребуется изготовить стальной инструмент. Были привезены с собой наковальни, плавильные тигли, молоты, огнеупорный кирпич. Солдаты уже собирали бревна, чтобы построить просторное хранилище для каменного угля: без каменного угля невозможно накалить печь до такой степени, чтобы расплавить и закалить железо.
К тому времени, как Сулла вернулся к палатке командующего, он уже принял решение. Время настало. Он тщательно обдумал все за и против и решил дать своей скуке решающий бой. Он заполучит свой театр, о котором так мечтал. Идея зародилась еще в Риме; она зрела, пока они шли по побережью; теперь же ей пора расцвести. Стоит увидеться с Марием.
Марий был один — что-то усердно писал.
— Можешь уделить мне час? Я хочу прогуляться — составь мне компанию, — сказал Сулла, откидывая полог палатки и загораживая навес, где сидел дежурный офицер. Луч света ворвался вместе с Суллой в палатку, и легат стоял как будто облитый жидким золотом. Его плечи были словно охвачены огнем длинных рыжих вьющихся волос.
Подняв голову, Марий неодобрительно оглядел дивное видение.
— Тебе пора подстричь волосы, — резко произнес он. — Еще немного, и ты будешь похож на танцовщицу!
— Удивительно, — отозвался Сулла, не двигаясь с места.
— Я бы сказал — неряшливо, — фыркнул Марий.
— Нет, удивительно другое. Ты месяцами не замечал, а как раз в тот момент, когда я тоже думал об этом, ты заметил. Может быть, ты и не умеешь читать мысли, Гай Марий, но ты умеешь настраиваться на мысли своих сотрудников.
— Ты и выражаться начал, как танцовщица. Зачем это тебе моя компания для прогулки?
— Потому что мне нужно поговорить с тобой кое о чем очень личном, Гай Марий, и в таком месте, где не будет ни стен, ни окон, ни чужих ушей. Прогулка как раз обеспечит нам все это.
Перо было отложено, свиток свернут. Марий сразу поднялся.
— С удовольствием пройдусь, Луций Корнелий. Всяко лучше, чем писать. Пошли.
Они в молчании быстро пересекли лагерь, ловя на себе любопытные взгляды. Люди служили в этих легионах уже третий год. Они были уверены в своих командирах. И еще знали: нечто важное должно вскоре произойти. Все чувствовали, что сегодня именно такой случай.
Было уже слишком поздно, чтобы взбираться на холм. Поэтому Марий и Сулла остановились там, где даже ветер не смог донести их разговор до посторонних.
— Ну, в чем дело? — спросил Марий.
— Я начал отращивать волосы еще в Риме, — ответил Сулла.
— До сих пор не замечал. Я так понимаю, длинные волосы имеют какое-то отношение к теме нашего разговора?
— Я превращаю себя в галла, — заявил Сулла.
Марий насторожился:
— Ого! Продолжай, Луций Корнелий.
— Все неудачи нашей кампании кроются в нашем полном неведении. Мы недооцениваем германцев. Знаем только, что они мигрируют. Кто они, откуда и куда идут, каким богам молятся, почему ушли со своих исконных земель, как организованы, как живут? Мы даже не разобрались, почему они, разбив наши войска, тут же уходят из Италии, когда Ганнибала или Пирра не остановила бы баррикада из миллиона боевых слонов.
Он не смотрел на Гая Мария, отвернув лицо в сторону. Последние лучи заходящего солнца отражались в его беспокойных зрачках, наполняя Мария каким-то непонятным страхом. Иногда его поражала эта, обычно спрятанная, черта характера Суллы, которую он называл «нечеловечностью». Сулла внезапно мог сбросить завесу и предстать не как человек — но и не как божество, — а как некое совсем иное изобретение богов, нежели человек. Впечатление в данный момент усиливалось странным освещением. Солнце прыгало в его глазах, словно оно там жило.
