переодевшись, пришел к Гаю Марию. Марий выглядел неважно, что было вовсе не удивительно. Даже на самом севере страны стали известны события, сопровождавшие принятие закона Апулея. Марию не потребовалось пересказывать всю историю. Они просто молча посмотрели друг на друга и без слов поняли все, чем хотели поделиться.
Однако когда первые эмоции улеглись и первая чаша хорошего вина была выпита, Сулла затронул неприятную сторону события.
— Доверие к тебе сильно подорвано, — сказал он.
— Знаю, Луций Корнелий.
— Я слышал, это работа Сатурнина. Так ли это?
Марий вздохнул:
— Ну и можно ли винить его за то, что теперь он ненавидит меня? Он произнес с полсотни речей и в каждой обвиняет меня в том, что я его предал. А поскольку он блестящий оратор, то и рассказ о моем предательстве всегда получается очень убедительным. Он собирает большие аудитории. Его слушают не просто завсегдатаи Форума, а люди третьего, четвертого и пятого классов. Они, кажется, восхищаются им до такой степени, что спешат на Форум послушать его всякий раз, когда у них выдается свободное время.
— Он так часто выступает? — спросил Сулла.
— Каждый день!
Сулла присвистнул:
— Это что-то новенькое в анналах Форума! Каждый день? В дождь и в солнечную погоду? Официальные это собрания или неофициальные?
— Говорю же тебе, каждый день. Когда претор по делам римских граждан — его же приятель Главция, — подчиняясь приказу Великого Понтифика, велел Сатурнину не произносить речи в базарные дни или в праздники, тот вроде бы не расслышал. А так как он народный трибун, никто серьезно и не пытался стащить его с трибуны. — Марий нахмурился, обеспокоенный. — В результате его слава растет, и теперь мы столкнулись с совершенно новым сортом завсегдатаев Форума — теми, кто приходит исключительно ради того, чтобы послушать разглагольствования Сатурнина. Он обладает… Даже не знаю, как назвать это… Думаю, как всегда, у греков найдется слово… Да, харизма. Он обладает харизмой. Они просто чувствуют его страстность. Не будучи регулярными посетителями Форума, они не являются знатоками риторики. Они не умеют по достоинству оценить, как он вертит мизинцем или меняет свою походку. Нет, они просто стоят и смотрят разинув рты, а в конце речи устраивают ему овацию.
— Нам следует последить за ним, да? — спросил Сулла. Он очень серьезно посмотрел на Мария. — Почему ты это сделал?
Марий не пытался пожимать плечами — мол, и сам не знает. Он ответил сразу:
— У меня не было выбора, Луций Корнелий. Правда в том, что я не… недостаточно хитер, что ли, чтобы предвидеть все варианты, если хочу опережать на шаг таких людей, как Скавр. Он очень ловко поймал меня. Я сам это признаю.
— Но в одном ты еще не проиграл, — сказал Сулла, стараясь его успокоить. — Второй закон о земле все еще записан на табличках, и я не думаю, что Народное собрание собирается посчитать его недействительным. Во всяком случае, мне сказали, что именно так обстоят дела.
— Правда, — произнес Марий, совсем не успокоенный. Он втянул голову в плечи, вздохнул. — Сатурнин — победитель, Луций Корнелий. Не я. Это его оскорбленное чувство заставляет народ быть непреклонным. Я потерял его. — Лицо его исказилось, он протянул руки. — Как я дотяну до конца этого года? Какая пытка — идти под гиканье и свист мимо ростры, с которой вещает Сатурнин… А войти в курию? Ненавижу! Я не выношу эту елейную улыбку на морщинистом лице Скавра, я не выношу самодовольную ухмылку на лице этого верблюда Катула. Я не предназначен для политической арены, и эту истину я начинаю понимать только сейчас.
— Но ведь ты достиг огромной славы, поднявшись по cursus honorum, Гай Марий! Ты был одним из величайших народных трибунов! Ты знал политическую арену, и тебе она нравилась.
Марий пожал плечами:
— Тогда я был молодым, Луций Корнелий. И у меня были хорошие мозги. Но я не политик.
— Значит, ты собираешься уступить центральное место на сцене такому позеру-хищнику, как Сатурнин? Это совсем не похоже на того Гая Мария, какого я знаю, — сказал Сулла.
— Я не тот Гай Марий, какого ты знаешь, — с еле заметной улыбкой отозвался Марий. — Новый Гай Марий очень, очень устал. Мне он так же незнаком, как и тебе, поверь!
— Тогда уезжай на лето, пожалуйста!
— Уеду, как только ты женишься на Элии.
Сулла удивился, потом засмеялся:
— О боги, я совсем забыл об этом! — Он грациозно поднялся — красивый мужчина в расцвете лет. — Пойду-ка я домой, попрошу аудиенции у нашей общей тещи. Не сомневаюсь, она побежит из моего дома сломя голову. — При этих словах он вздрогнул.
— Да, она не дождется, когда сможет переехать, — просто молвил Гай Марий, даже не заметив содрогание Суллы. — Я купил для Марсии небольшую приличную виллу в Кумах недалеко от нашей.
— Тогда поспешу домой, как Меркурий, заключивший договор на ремонт Аппиевой дороги! — Сулла протянул руку. — Береги себя, Гай Марий. Если Элия еще не передумала, я тут же женюсь. — Какая-то мысль мелькнула у него в голове, он засмеялся. — А ты абсолютно прав! Катул Цезарь похож на верблюда! Монументальное высокомерие — о-о!
Юлия поджидала за дверью кабинета, чтобы перехватить Суллу, когда тот будет уходить.
— Как он? — с волнением спросила она. — Что ты думаешь?
— С ним все будет хорошо, сестренка. Они бьют его, и он страдает. Уезжай с ним в Кампанию, пусть купается в море и наслаждается розами.
— Я так и сделаю, как только ты женишься.
— Да женюсь я, женюсь! — воскликнул он, подняв руки, словно сдаваясь.
Юлия вздохнула:
— Есть еще одно, от чего мы не можем избавиться, Луций Корнелий. Полгода на Форуме измотали Гая Мария больше, чем десять лет непрерывных сражений.
Кажется, в отдыхе нуждались все. Стоило Марию уехать в Кумы, как бурная общественная жизнь в Риме поостыла. Один за другим аристократы покидали город, где в середине лета оставаться было невыносимо. Любая разновидность лихорадки распространялась эпидемией в Субуре и на Эсквилинском холме. И даже на Палатинском и Авентинском холмах люди были не совсем здоровы.
Не то чтобы жизнь в Субуре чрезмерно беспокоила Аврелию. Она жила в центре прохладной низины, в зелени двора, за толстыми стенами своей инсулы, отгораживающими ее от жары. Гай Матий и его жена Присцилла были в таком же положении, как она и Цезарь. Присцилла была тоже на сносях. Они с Аврелией и родить должны были в одно время.
За обеими женщинами был очень хороший уход. Много помогал Гай Матий; Луций Декумий заглядывал каждый день, чтобы убедиться, что все хорошо. Цветы поступали регулярно, а с тех пор как хозяйка забеременела, цветы сопровождались сластями, редкими специями, вообще — всем, что, по мнению Луция Декумия, должно возбуждать аппетит его дорогой Аврелии.
— Можно подумать, будто у меня пропал аппетит! — смеясь, говорила она Публию Рутилию Руфу, еще одному регулярному посетителю.
Ее сын, Гай Юлий Цезарь, родился тринадцатого июля. Его рождение было зарегистрировано в книгах храма Юноны Луцины, покровительницы рожениц. Роды произошли за два дня до июльских ид. Статус — патриций, ранг — сенатор. Он был длинненький и поэтому весил больше, чем казалось. Малыш был очень сильный. Спокойный — почти не плакал. Волоски совсем беленькие, почти невидимые, хотя при близком рассмотрении оказывалось, что волос довольно много. Глаза светлые, зеленовато-голубые, а по краям радужки были обведены полоской темно-синего, почти черного цвета.
— Он особенный, этот твой сын, — заметил Луций Декумий, внимательно вглядываясь в личико мальчика. — Посмотри на его глаза! Старушку напугают!
