делам. Могли дать какое-либо поручение.
Хотя Сулла опоздал не настолько, чтобы получить выговор, однако широкий атрий дома Мария был уже полон клиентов. Некоторые, как решил Сулла, наверное, так и спали на улице у дверей дома Мария. Вздохнув, Сулла направился в укромный уголок и приготовился к длительному ожиданию.
Некоторые важные люди нанимали секретарей и номенклаторов, чтобы сортировать утренний «улов» клиентов, отсеивая «килек», которые приходили просто ради того, чтобы их заметили, и оставляя только крупную и интересную «рыбу», которой разрешалось увидеть патрона. Но, как с удовлетворением заметил Сулла, Гай Марий сам был сортировщиком своего «улова». Помощника нигде не было видно. Этот важный человек, новый консул, сам выполнял грязную работу, неспешно отделяя нужных от ненужных эффективнее любого секретаря. За двадцать минут четыреста человек, толпившихся в атрии и заполнивших колоннаду перистиля, были рассортированы. Больше половины из них были отпущены. Причем каждому клиенту- вольноотпущеннику или просто свободному человеку более низкого статуса улыбающийся Марий вкладывал в руку подарок — и не принимал никаких возражений.
«Да, — подумал Сулла, — он может быть „новым человеком“, больше италийцем, нежели римлянином, но он знает, как себя держать. Все правильно. Какой-нибудь Фабий или Эмилий не справлялись бы с ролью патрона лучше».
— Луций Корнелий, тебе не следует ждать здесь! — сказал Марий, добравшись до угла, где стоял Сулла. — Пройди в мой кабинет, устраивайся там поудобнее. Я скоро присоединюсь к тебе, и мы поговорим.
— Нет-нет, Гай Марий, — возразил Сулла, улыбаясь сжатыми губами. — Я здесь, чтобы предложить тебе свои услуги как твой новый квестор, и с удовольствием подожду своей очереди.
— В таком случае подожди своей очереди в кабинете. Если ты хочешь хорошо выполнять обязанности моего квестора, тебе лучше посмотреть, как я веду свои дела, — сказал Марий, положив руку ему на плечо.
За три часа все вопросы многочисленных клиентов были рассмотрены — терпеливо, но быстро. Почти все они касались деловой помощи в Африканской провинции.
— Гай Марий, — заговорил Сулла, когда ушел последний клиент, — раз командование Квинта Цецилия Метелла в Африке продлили еще на год, как ты собираешься помочь своим клиентам организовать дела в Нумидии, когда она вновь будет открыта для Рима?
Марий задумался.
— Ну что ж, Квинт Цецилий действительно останется в Африке и на следующий год, так?
Поскольку это был риторический вопрос, Сулла даже не пытался ответить на него. Он молча сидел, с восхищением наблюдая, как работает мысль Мария.
— Да, Луций Корнелий, — продолжал Марий, — я размышлял над проблемой Квинта Цецилия в Африке. Ее можно разрешить.
— Но Сенат никогда не согласится заменить тобой Квинта Цецилия, — отважился сказать Сулла. — Я еще не очень знаком с политическими нюансами внутри Сената, но определенно ощущаю твою непопулярность среди ведущих сенаторов. Кажется, нужна большая смелость, чтобы позволить себе плыть против течения.
— Очень верно, — сказал Марий, продолжая приятно улыбаться. — Я — италийский деревенщина, по-гречески не разумеющий, — цитирую Метелла, которого лично я называю Свинкой, — и недостоин консульства. Не говоря уж о том, что мне пятьдесят лет. В этом возрасте поздно занимать руководящую должность в армии. В Сенате очень многие против меня. Но знаешь, ведь так было всегда. И все равно — вот он я, консул в пятьдесят лет! Похоже на чудо, не так ли, Луций Корнелий?
Сулла усмехнулся, немного мрачно. Мария это не смутило.
— Да, Гай Марий, похоже.
Марий наклонился вперед в кресле, сложив красивые руки на своем легендарном столе со столешницей из зеленого камня.
— Луций Корнелий, много лет назад я обнаружил, что добиться своей цели можно разными способами. В то время как другие продвигаются вверх по cursus honorum, даже не икнув, мне потребовались годы и годы. Но они потрачены не зря. Я подмечал и собирал в копилку все способы достижения цели. Видишь ли, когда ждешь, стоя не в очереди, а в стороне, то поневоле наблюдаешь, оцениваешь, складываешь мозаику. Я никогда не был хорошим законником, никогда не разбирался в нашей неписаной конституции. Пока Метелл Свинка толкался в судах возле Кассия Равиллы и учился добиваться осуждения весталок-девственниц — я говорю это в иносказательном смысле, — я был солдатом. И продолжал служить. Вот что я делаю лучше всего. И все же я не совру, если похвастаюсь, что теперь больше знаю о законах и конституции, чем полсотни метеллов-свинок. Я смотрю на вещи со стороны, мой ум не избалован проторенными дорожками. Поэтому я собираюсь скинуть Квинта Цецилия Метелла Свинку с седла командующего в Африке и сесть в него сам.
— Я верю тебе, — сказал Сулла, вздохнув. — Но каким образом?
— Все они — юридические простофили! — презрительно фыркнул Марий. — Вот этим я и воспользуюсь. Обычно Сенат всегда раздает губернаторства, и никому в голову не приходит, что сенаторские декреты, строго говоря, не имеют законодательной силы. Они так ничему и не научились, даже после уроков, которые им пытались преподать братья Гракхи! Сенаторские декреты — это лишь традиция. Но не закон! Сегодня законы издает Народное собрание, Луций Корнелий. А в Народном собрании я пользуюсь куда большим влиянием, чем любой Цецилий Метелл.
Сулла сидел тихо. Ему было страшновато, он странно себя чувствовал. Как ни могуч был интеллект Мария, не это приводило Суллу в благоговейный ужас. Нет, это было новое ощущение — ему доверяют, его посвящают. Откуда Марий знал, что ему, Сулле, можно довериться? Надежность никогда не украшала его репутацию. И Марий должен был бы предварительно тщательно изучить ее. Но вот здесь он, Марий, раскрывает перед Суллой свои планы и намерения, чтобы испытать нового квестора, человека, которого он совсем не знает. Полностью открывшись ему, словно это доверие было уже заслужено.
— Гай Марий, — сказал он, не в состоянии промолчать, — почему, покинув твой дом, я не отправлюсь в дом кого-нибудь из Цецилиев Метеллов и не перескажу ему все, что ты сейчас говорил мне? Скажи, что остановит меня?
— Ничто, Луций Корнелий, — спокойно ответил Марий.
— Тогда почему ты посвящаешь меня во все это?
— Это просто. Потому, Луций Корнелий, что я считаю тебя очень способным и умным человеком. А любой способный и умный человек в состоянии понять: верх глупости связать себя с Цецилием Метеллом, когда Гай Марий предлагает тебе несколько лет интересной и стоящей работы. — Он глубоко вздохнул. — Ну вот! По-моему, я хорошо объяснил.
Сулла засмеялся:
— Твои секреты умрут во мне, Гай Марий.
— Я знаю это.
— И тем не менее я бы хотел, чтобы ты знал: я ценю твое доверие.
— Мы — свояки, Луций Корнелий. Мы связаны друг с другом, и больше, чем родом Юлиев Цезарей. Мы разделяем с тобой еще одну общность — удачу.
— Вот как?
— Удача — это знак, Луций Корнелий. Поймаешь удачу — значит, тебя любят боги. Быть удачливым — значит быть избранным. — И Марий удовлетворенно посмотрел на своего нового квестора. — Я — избранный. И я выбрал тебя, потому что думаю, что ты — тоже избранный. Мы важны для Рима, Луций Корнелий. Мы оба рождены, чтобы оставить свой след.
— Я тоже в это верю, — сказал Сулла.
— Да… В следующем месяце состоится коллегия народных трибунов. На этой коллегии я поставлю вопрос об Африке.
— Ты собираешься воспользоваться законодательным собранием, чтобы провести закон, аннулирующий сенаторский декрет, по которому командование Метелла Свинки в Африке продлено еще на год, — констатировал Сулла.
— Именно, — подтвердил Марий.
