казалось куда удобнее удить рыбу в прудах, а не в глубокой реке с быстрым течением. Пока полководец предавался размышлениям, его солдаты ловили мух для наживки и ладили удочки из ивовых прутьев. Глубоко задумавшись, Цепион спустился к самому большому пруду. Остановившись на берегу, он рассеянно наблюдал за игрой света на чешуйках юрких рыбешек, за мерцанием, струящимся от поверхности воды у зарослей водорослей. Этот странный переливающийся свет как будто все время преображался. Он то приближался, то вновь удалялся. Сквозь серебристые блики воды то и дело проскальзывал золотой отблеск, словно отражаясь от чешуи какого-то необыкновенного карпа, скользнувшего мимо.
Мысль медленно зрела в уме Цепиона. И наконец поразила его. В голове как будто началось внезапное извержение вулкана — так, во всяком случае, показалось Цепиону. Он послал за землекопами и приказал им осушить пруды. Не слишком трудная работа принесла отличное вознаграждение. На дне священных озер, покрытое илом, водорослями и наносными породами — следами прошедших десятилетий, лежало золото Толозы.
Когда последний слиток был отмыт и занял свое место в числе прочих, Цепион явился осмотреть обретенное богатство. И изумился. То, что он не наблюдал, как доставали золото, было одной из его причуд — он жаждал сюрприза. И дождался! Цепион-счастливчик был просто ослеплен. Перед ним лежало пятьдесят тысяч золотых слитков, весом по пятнадцать фунтов каждый, — всего около пятнадцати тысяч талантов. Еще там было десять тысяч серебряных слитков, каждый весом по двадцать фунтов, — всего три с половиной тысячи талантов серебра. Вольки-тектосаги нашли своим богатствам единственное применение: отлили мельничные жернова из чистого серебра. Раз в месяц они поднимали эти жернова со дна реки, чтобы перемолоть месячный запас муки.
— Допустим, — внезапно сказал Цепион. — А сколько фургонов мы можем выделить для перевозки этого добра в Нарбон?
Вопрос был адресован praefectus fabrum Марку Фурию, который отвечал в этой армии за поставки продовольствия, перевозку грузов, за технику, снаряжение, фураж и прочее снабжение.
Вот какой ответ получил Цепион-кладоискатель от своего praefectus:
— Квинт Сервилий, в нашем обозе тысяча фургонов, но пусты лишь около трети из них. А если в каждый фургон поместить по тридцать пять талантов — в самый раз, чтобы лошади свезли поклажу, — то нам понадобится около трехсот пятидесяти фургонов для серебра и четыреста пятьдесят для золота. — Так сказал Марк Фурий.
Он не принадлежал к древнему знаменитому роду Фуриев. Его прадед был рабом Фурия, а сам он стал и клиентом, и банкиром Цепиона.
— Тогда я предлагаю сначала в ста пятидесяти фургонах переправить серебро на корабли, выгрузить его в Нарбоне, а фургоны вернуть в Толозу для последующей перевозки золота, — сказал Цепион. — Тем временем солдаты разгрузят еще сотню фургонов. Так что у нас их будет достаточно, чтобы сразу вывезти золото.
К концу квинктилия груз серебра достиг побережья, фургоны были разгружены и отправлены назад в Толозу за золотом — все по плану. За это время Цепион, как и обещал, приготовил под погрузку еще сто фургонов.
Пока укладывали золотые слитки, Цепион как во сне переходил от одного штабеля к другому, не в силах удержаться, чтобы не погладить их. Он о чем-то глубоко задумался и вздохнул.
— Тебе надо бы поехать с золотом, Марк Фурий, — сказал он наконец. — Кто-то должен остаться с ним в Нарбоне, пока последний слиток не погрузят на борт последнего корабля. — Затем обернулся и обратился к вольноотпущеннику греку Биасу: — Серебро, надеюсь, уже на пути в Рим?
— Нет, Квинт Сервилий, — спокойно ответил Биас. — Корабли, на которых в начале года перевозились тяжелые грузы, рассохлись. Я смог снарядить всего дюжину. Думаю, разумнее приберечь их для золота. Серебро — под надежной охраной, в полной безопасности. Мне кажется, что чем скорее мы отправим золото в Рим, тем лучше. Как только прибавится пригодных кораблей, я нагружу их золотом по самую ватерлинию.
— А нельзя ли отправить серебро в Рим по суше? — предложил Цепион.
— Даже учитывая риск кораблекрушения, Квинт Сервилий, я скорее вверил бы все золото и серебро морю. Все до единого слитка, — ответил Марк Фурий. — Из-за альпийских племен дорога по суше слишком опасна.
— Да, да, ты совершенно прав, — согласился Цепион. — Даже не верится! Мы отправляем в Рим золота и серебра больше, чем есть сейчас во всех римских сокровищницах!
— Так оно и есть, Квинт Сервилий, — отозвался Марк Фурий. — Это настоящее чудо!
В середине секстилия золото в четырехстах пятидесяти фургонах было отправлено наконец из Толозы. Его сопровождала всего одна когорта легионеров — ведь римская дорога проходила через вполне цивилизованную страну, где давно уже не видели руки, занесенной в гневе. К тому же разведчики Цепиона сообщали, что Копилла со своим войском все еще находится в Бурдигале. Надеется, что Цепион рискнет пойти той же дорогой, что и Луций Кассий. Той, где погибли консул и его армия.
Едва они достигли Каркасона, дорога пошла под уклон, направляясь к морю, и повозки покатили веселей. Все были бодры и довольны, ничто не предвещало беды. Легионерам уже казалось, что они чувствуют запах моря. А к вечеру будут в Нарбоне, где их ждут устрицы, камбала, жизнерадостные и податливые девушки, которые без ума от мужчин в военной форме!
Внезапно из чащи густого леса, с обеих сторон обступавшего дорогу, на легионеров с гиканьем обрушился вражеский отряд. Более тысячи разъяренных воинов! Им потребовалось совсем немного времени, чтобы перебить всю римскую когорту. Возницы тоже бесследно исчезли, погребенные под месивом исковерканных человеческих тел.
Светила полная луна, ночь была прекрасна. Дожидались, пока совсем стемнеет. За это время не появилось ни души, ведь провинциальные римские дороги использовались в основном для передвижения войск. Что касается торговли между побережьем и внутренними районами страны, то она практически прекратилась после того, как германцы поселились около Толозы.
Как только луна поднялась повыше, мулов снова запрягли в повозки, и кое-кто из нападавших уселся на козлы — править. Остальные шагали рядом. Лес остался позади, и процессия вышла на прибрежную полосу, где на камнях росла скудная растительность, пригодная лишь для выпаса овец. К рассвету миновали Русцинон и реку. Караван прошел по Домициевой дороге и в середине дня пересек Пиренейский перешеек.
Оказавшись к югу от Пиренеев, они двинулись кружным путем, и их передвижение невозможно было заметить ни с одной римской дороги. Наконец они перешли реку Сукрон и вышли западнее города Сетабиса. Отсюда их путь лежал прямо через Тростниковую равнину — безлюдную и голую местность, окруженную двумя мощными цепями Испанских гор. Как правило, путники старались обойти это место, скудное питьевой водой. Здесь след похитителей окончательно затерялся, и дальнейшая судьба золота Толозы так и осталась неизвестной.
Груда тел, оставшаяся после схватки на дороге, была обнаружена гонцом, посланным из Нарбона. Когда он сообщил о случившемся Квинту Сервилию в Толозу, тот разрыдался. Он оплакивал судьбу Марка Фурия и убитых солдат; оплакивал жен и семьи, оставшиеся в Италии без кормильцев. Но больше всего оплакивал он сверкающие груды слитков, навсегда потерянное золото Толозы. Это было так несправедливо! «Где же везение?» — вопрошал он сквозь рыдания.
Облаченный в траур, в темной тунике без каймы на правом плече, Цепион созвал свою армию — и снова разразился слезами, пересказывая новость, которая уже облетела лагерь.
— По крайней мере, у нас осталось серебро, — сказал он в заключение, вытирая глаза. — Этого хватит, чтобы обеспечить после похода всех.
— Я готов довольствоваться и малым, — заметил один из ветеранов своему товарищу и сотрапезнику. Их обоих мобилизация, проведенная Цепионом, вынудила бросить свои земельные наделы в Умбрии, хотя и тот, и другой уже участвовали в десяти кампаниях и отдали легионам пятнадцать лет.
— Малым? — переспросил его товарищ. Он туговато соображал после ранения в голову, полученного когда-то в битве со скордисками.
