— Сына парла. Местлер искренне рассмеялся.
— Не беспокойся за мальчика, Файетт. Пусть сам выбирает себе друзей.
Кроме того, нет ничего плохого в том, что твой сын знакомится с жизнью простого народа. Это может даже оказаться полезным.
Потом мы с Местлером сели в его мотокар — это была ещё более впечатляющая машина, чем у отца, — и поехали в город. У подножия монумента стоял глашатай, рядом с ним — переносной паровой свисток. Когда мы проезжали мимо, он потянул за рукоятку, и над гаванью разнёсся пронзительный свист; затем он начал зычным голосом объявлять о собрании. Я заметил вокруг угрюмые лица; люди заранее предполагали, что любое собрание, созванное Парламентом, будет иметь не слишком приятные последствия. Машина остановилась на новой набережной.
— Значит, ты достаточно хорошо знаком со Стронгармом, — неожиданно спросил Местлер.
— Угу.
— Я понимаю, что он лучший моряк в округе… Должен честно тебе сказать, Дроув, у нас неприятности. Вчерашнее крушение «Изабель» создаёт большие трудности для Правительства. Ты обо всём этом услышишь на собрании.
«Изабель». Название было мне знакомо.
— Мы хотим поднять её, — продолжал он. — Чтобы это сделать, нам нужен человек, который хорошо знает местную акваторию и грум. Нам нужен опытный моряк, но, более того, нам нужен человек, который мог бы собрать команду, руководить погружением водолазов, оценить глубину, плотность воды, течение. Нам нужен Стронгарм.
У меня возникла забавная мысль, не знаю почему. Местлер, похоже, не знал, что я наблюдал крушение «Изабель» с близкого расстояния. Вероятно, он думал, что свидетелей происшествия не было.
— После того, как отнеслись к Стронгарму на последнем собрании, он вряд ли захочет помогать парлам, — твёрдо сказал я.
— Грум… — задумчиво проговорил Местлер. — Вот в чём первопричина.
Вот почему здешние жители считают себя не такими, как все. Грум связывает их вместе; весь их образ жизни сформировался вокруг одного природного явления… И тем не менее, они невежественны. Они принимают грум таким, каков он есть, и никогда не задумываются ни о причинах, ни о следствиях.
— Зачем? — с досадой спросил я. — Грум — это факт. Он происходит.
Разве этого недостаточно?
Под нами медленно скользила по воде большая плоскодонка. Она осторожно лавировала среди выступавших камней, затем сменила галс, лениво качнув парусом, и направилась в море вдоль канала. За рулём сидел Стронгарм, и мне стало интересно, что он делает здесь, вдалеке от своих обычных рыболовных угодий.
— Ты меня разочаровываешь, Дроув. Ты говоришь так, как здешние жители: будто грум был всегда. Запомни, у всего есть начало. Когда-то грума не было. Вода оставалась той же плотности и почти на том же уровне круглый год.
Это трудно было себе представить, о чём я и сказал Местлеру.
— Тогда почему грум перемещается с юга на север? Почему небо сейчас ясное, когда оно должно было быть облачным от испарения?
— Откуда я знаю?
— Ты должен знать, Дроув. — Он достал из кармана листок бумаги и карандаш. — Наша планета вращается вокруг оси, которая направлена под прямым углом к её орбите вокруг солнца Фу. Смотри.
Он нарисовал в нижней части листа бумаги круг, изображавший Фу, и сложный эллиптический путь, который проделывает наша планета вокруг него, обозначив точками её положение в разные времена года.
— Конечно, — сказал он, — масштаб здесь не соблюдён, и наша орбита вытянута значительно сильнее, чем я изобразил. Тем не менее, это вполне подойдёт для наших целей.
Лодка Стронгарма удалялась, и вопреки моим собственным убеждениям меня заинтересовал этот урок астрономии. Может быть, Местлер был хорошим учителем или — что более вероятно — он объяснял нечто, что я всегда хотел знать, но был для этого чересчур ленив.
Он обозначил положения планеты буквами от А до Н.
— Положение А — это середина зимы, — объяснил он. — В это время планета находится дальше всего от солнца, и день равен по продолжительности ночи. Как я уже сказал, ось вращения планеты направлена под прямым углом к орбите. — Он провёл через круги диаметральные линии, с юга на север. — Но есть ещё один важный момент. По отношению к солнцу наша планета медленно поворачивается в направлении, противоположном направлению орбиты. Это означает, что в начале лета — положение С — солнце будет сиять над нашим Южным полюсом, в то время как примерно восемьдесят дней спустя оно будет светить над Северным полюсом. Понимаешь?
Я смотрел на лист бумаги с карандашными пометками и пытался наглядно представить себе то, о чём он говорил. Возможно, это было бы проще, будь у меня под рукой несколько слингбольных мячей, но я не собирался сдаваться.
— Понятно, — сказал я.
— Итак, происходит следующее. В начале лета солнце постоянно освещает Южный полюс, вызывая массовое испарение и приливный поток через узкий перешеек Центрального океана, с севера на юг, замещающий воды Южного океана, которые продолжают испаряться. Затем в середине лета — положение Е — день в Паллахакси снова становится равен ночи, жара на Южном полюсе несколько спадает, и достигается положение всеобщего равновесия. Огромные облачные образования над Южным полюсом удерживаются в полярных регионах за счёт нормальной циркуляции воздушных масс. Затем планета постепенно поворачивается и подставляет солнцу свою северную часть.
Теперь я начал представлять себе всю картину.
— И тогда начинает испаряться Северный океан, — сказал я. — Но когда вода Центрального океана течёт мимо Паллахакси, чтобы его пополнить, это не обычная вода. Она уже подвергалась испарению. И потому она плотная. Это и есть грум.
Местлер восторженно улыбнулся.
— Это захватывающая тема. Даже сейчас мы многого не понимаем. — Он снова показал на свой рисунок. — Так или иначе, грум достигает максимума в положении С. После этого планета удаляется от солнца, быстро остывая, и облака распространяются над всей её поверхностью. В положении Н начинается сезон дождей и продолжается до наступления сухой зимы. Тогда всё начинается сначала.
Я посмотрел на море. Несмотря на отлив, там, где канал Паллахакси выходил в Центральный океан, глубина была достаточно большой.
— Просто не могу представить, как испарение может повлиять на такое количество воды, — сказал я. — Её так много.
Местлер кивнул.
— Да, но это Центральный океан. Он глубокий и узкий, и, говорят, он возник в результате гигантского землетрясения в те времена, когда наш континент окружал всю планету. Появилась трещина, отделившая Эрто от Асты и соединившая Северный и Южный океаны — ты знаешь, что береговая линия Асты очень похожа на нашу? Их можно было бы почти сложить вместе. Но полярные океаны были всегда, и они мелкие, словно громадные сковородки.
Постоянное сияние солнца почти иссушает их. Всё, что остаётся, — это грум.
Тяжело хлопая крыльями, с юга приближалась большая стая грумметов.
Возле скалы они опустились к самой воде, скользя вдоль поверхности и жадно поглощая рыбу. Я задумался, потом сказал:
— Но ведь это всё равно не имеет никакого значения, верно? Вы ничем не можете доказать то, о чём только что говорили, а для меня это знание ничего не меняет. Мы так и не доказали, что быть невежественным плохо. А грум тем временем продолжается.
Он весело улыбнулся.
— Такова жизнь. Значит, тебе кажется, что я зря теряю время, пытаясь добиться помощи от
