границу. Какое-то такое место, где много путей для эвакуации. Ясно, что у него есть электричество, но, с другой стороны, переносной электрогенератор в наши дни можно раздобыть и доставить куда угодно. Да и телефонную линию. От спутниковых телефонов они отказались. Усвоили на тяжелых уроках, что…
— Ну, да, когда об этом напечатали в «Таймс»! — громыхнул Брайан.
Журналисты считают, что могут печатать все, что угодно. Видимо, когда сидишь за клавиатурой, трудно представить последствия своих действий.
— Итог — мы не знаем, где в данный момент пребывает его высочество. Даже самые правдоподобные догадки остаются догадками, хотя, если честно, разведданные обычно представляют собой то же самое — догадки, сделанные на основе доступной информации. Иногда они оказываются несокрушимыми, как скала, а иногда рассыпаются от слабого ветерка. Хорошо то, что теперь мы читаем огромное количество почтовых сообщений.
— Сколько именно? — спросил Доминик.
— Процентов пятнадцать, если не двадцать. — Пусть далеко не все, тем не менее объем информации был колоссальным, и сама эта величина давала новые возможности. «Как рост и мощь — бейсболисту Райану Говарду», — думал Джек. Мощные броски, еще более сильные отбивы и выигрыш на перебежках. По крайней мере, на все это можно всерьез надеяться.
— Если так, то почему бы не тряхнуть дерево как следует? Посмотрим, что с него упадет. — Оставаясь в душе морским пехотинцем, Брайан всегда был готов начать десант. — Захватить кого-нибудь и выжать из него все, что нужно.
— Не хотелось бы выдавать наши намерения, — ответил Джек. — Если уж захватывать «языка», то нужно приурочить это к операции какого-нибудь другого плана.
Все они хорошо знали, что лучше не касаться такого вопроса, как ревнивое, даже собственническое отношение разведчиков к тем сведениям, которые им удается добывать. Значительная их часть остается на низовом уровне и не доходит даже до директоров, как правило, являющихся чисто политическими назначенцами. Они блюдут верность тем, кто ставит их на посты, забывая порой о присяге, которую приносят. Президент, которого в разведывательных кругах частенько именуют главнокомандующим, располагает доверенным штатом, но доверие может основываться на какой-то целенаправленной утечке, причем организованной по его же желанию и через тех репортеров, о которых можно не сомневаться, что они истолкуют воронку, образующуюся на месте утечки, так, как нужно. Разведывательные круги стараются не доверять президенту важной информации. Тех, кто попадается на этом, ждет немедленное увольнение и, возможно, другие кары. Они не полностью посвящают в имеющуюся информацию и тех, кто находится на противоположном краю — оперативников, действующих в полевых условиях. Такое отношение имеет определенные причины, и оно же объясняет, почему оперативники редко доверяют разведке. Все объясняется короткой фразой, очень часто встречающейся у военных: «Ознакомить в части касающейся». Ты можешь иметь наивысший допуск из всех, какие только бывают на свете, но если тебе чего-то не положено знать, ты этого так и не узнаешь. Это в полной мере относилось к Кампусу, который с официальной точки зрения вообще ничего не должен был знать и имел от этого определенные преимущества. Невзирая на такой статус, Кампус успешно внедрялся в различные сферы. Главному хакеру Кампуса, суперботанику Гэвин Байери, управлявшему отделом компьютерных технологий, пока еще не попадалась система шифрования, которую он не смог бы взломать.
Когда-то он работал в «IBM», потерял двух братьев, воевавших во Вьетнаме, и после этого пошел работать в правительственные учреждения. Через некоторое время его заприметили охотники за талантами, и он попал в Форт-Мид, штаб-квартиру Агентства национальной безопасности, занимающегося прежде всего обеспечением секретности правительственной и военной связи и службами электронного наблюдения. Жалованье, которое платило ему правительство, давно уже достигло потолка, доступного для гения из старшего командного состава, так что, после выхода на заслуженно щедрую пенсию, он жил на сделанные за время службы сбережения и к пенсии не прикасался. Однако он скучал без дела и, не раздумывая, принял предложение пойти работать в Кампус, как только оно было сделано. По образованию он был математиком, получил докторскую степень в Гарварде, где, между прочим, учился у самого Бенуа Мандельброта. Сейчас он изредка почитывал лекции в Массачусетском и Калифорнийском технологических институтах, а также и в той организации, где работал.
Байери как нельзя лучше подошел бы на роль «сумасшедшего ученого», у него имелись все атрибуты этого амплуа — от больших очков в толстой черной оправе до нездоровой полноты, — но под его руководством все электронные шестеренки Кампуса постоянно были прекрасно смазаны, и машины довольно гудели.
— Разграничение? — уточнил Брайан. — Только не вешай мне на уши всю эту чушь в жанре «плащей и кинжалов».
Джек извиняющимся жестом вскинул ладони и пожал плечами.
— Извини. — Джек Райан-младший, как и его отец, не был склонен к нарушению правил. — Пусть Брайан — его близкий родственник и друг, но раз не положено, значит, не положено. Точка.
— Ты когда-нибудь задумывался над названием? — спросил Доминик. — PCO… Ты ведь должен знать, как эти парни любят всякие подтексты.
«Интересная мысль», — подумал Джек.
Они всегда считали, что название «Революционный совет Омейядов» — это собственное изобретение эмира. Но являлось ли оно тем, чем казалось на первый взгляд — косвенной отсылкой к многократно испытанному символу джихада — Саладину или чем-то сверх того?
Салах-ад-Дин Юсуф ибн Айюб, больше известный в странах Запада как Саладин, родился, как считают историки, в 1138 году в Тикрите (сейчас этот город находится на территории Ирака) и во время крестовых походов выдвинулся на самые первые роли — сначала как защитник Баальбека, а потом и как султан Египта и Сирии. На деле военные успехи Саладина постоянно чередовались с неудачами и не наложили серьезного отпечатка на историю мусульманского мира, но, как это сплошь и рядом бывает с историческими личностями что на Востоке, что на Западе, он обрел исключительное значение как символическая фигура. Мусульмане видели в нем разящий меч Аллаха, преграждающий путь нашествию неверных крестоносцев.
Если из названия РСО и можно было вытащить какое-нибудь откровение, то оно, по всей видимости, должно было иметь связь с третьим словом — Омейяды, а вернее, с мечетью Омейядов, где Саладин нашел свое последнее упокоение. Он лежит в простом деревянном гробу, куда тело султана положили после смерти, а много позже германский император Вильгельм II возвел для Саладина роскошный мраморный саркофаг. И то, что Эмир выбрал Омейядов ключевым словом для названия своей организации, наводило Джека на мысль, что Эмир представляет свой джихад поворотным пунктом подобно тому, как для Саладина смерть явилась поворотным пунктом от жизни, полной борьбы и страданий, к вечному райскому блаженству.
— Надо над этим подумать, — сказал он вслух. — Здорово ты это подметил.
— Тут, знаешь ли, кузен, — Брайан с улыбкой легонько постучал себя согнутым пальцем по виску, — не одни только опилки. Слушай, а чем сейчас занимается твой старик? У него ведь теперь появилось много свободного времени.
— Да я и сам не знаю.
Джек редко бывал дома. Иначе приходилось бы разговаривать с родителями, разговоры неминуемо касались бы его «места работы»; чем больше он рассказал бы о Кампусе, тем больше возрастала бы вероятность того, что отец заинтересуется подробностями, а когда отец узнает, чем его сын тут занимается, у него точно крыша съедет. Ну, а мамину реакцию он даже боялся предугадывать. Мысль об этом неотвязно терзала Джека. Он не был маменькиным сыночком, ни в коей мере, но ведь нормальный человек вряд ли способен отказаться от мысли произвести впечатление на своих родителей или заслужить их одобрение. Как там говорится? Мужчина не станет настоящим мужчиной, пока не убьет своего отца — метафорически, конечно. Он уже взрослый, самостоятельный мужчина и занимается вполне серьезным делом в Кампусе. Пора выходить из отцовской тени, в невесть какой раз напомнил себе Джек. А это непросто — очень уж эта тень велика.
— Могу поспорить, что по утрам он будит охранников и… — бросил Брайан.
— Бегает?
— А ты не стал бы?
