поленится ее выслушать. Меня здесь уже не будет.
Пора в путь. Час отлета пробил — давным-давно. Мне страшно, но я ухожу.
Пуск.
Иван Вазов
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ХХ ВЕКА
Простуда вынудила молодого царя Ивана на несколько дней задержаться во дворце. Однако этим утром он чувствовал себя уже вполне здоровым и потому пребывал в настроении благодушном и приподнятом.
Зимний день был как-то по-особенному мягок и тепл, хотя небо и затянула облачная пелена, сквозь которую почти не просачивались солнечные лучи.
Царь распахнул окно и полной грудью вдохнул напоенный свежестью воздух. С жадным удовольствием заглатывал он живительные струи, любуясь высокими ясенями городского парка, раскинувшегося за стенами побелевшей от снега столицы, взлетающими к небу бесчисленными башнями и высокими сводами дворцов, шпилями государственных учреждений и золочеными крестами храмов. Ближе всех возвышалось потрясающее в своей монументальной величественности строение — Народный театр.
Однако вскоре монарх был вынужден отвлечься от прекрасных видов, поскольку прибыл с докладом его адъютант генерал Шанов.
— Ваше Величество, губернатор Охриды[8] просит соизволения принять его. Вашего приема ожидают и другие посланцы.
— Хорошо, пускай они пройдут в аудиенц-зал… Эта несносная болезнь надолго отвлекла меня от дел. Что ж, будем нагонять упущенное.
Закрыв окна, царь облачился в официальное платье и подошел к большому письменному столу, на котором громоздились кипы книг и журналов. Здесь же лежала аккуратная пачка телеграмм и писем, с которыми еще предстояло ознакомиться. Подумав немного, Иван опустился в кресло и принялся изучать почту — до приема послов оставалось еще время. За его спиной из большой золоченой рамы строго взирал внушительный образ царя Фердинанда I[9]. Вдоль стен кабинета, покрытых коврами самых фантастических расцветок, тянулась галерея портретов работы знаменитых болгарских художников, увековечивших облики царской фамилии.
Особой выразительностью в этом ряду выделялся портрет отца Ивана — монарха Бориса I. Благородный белобородый лик с пронзительно умными глазами небесного цвета и в самом деле внушал глубокое почтение.
Закончив разбирать почту, царь Иван решил связаться с сыном. Он подошел к укрепленному на стене специальному аппарату — фоноскопу — и надавил кнопку вызова. Прибор отозвался мелодичным звонком. После повторного звонка царь приблизил губы к особой переговорной трубке с укрепленным над ней экраном, при помощи которого можно было лицезреть собеседника. Экран осветился, и на нем возникло лицо царского сына.
— Добрый день, Константин!
— Здравствуй, папа. Как твое здоровье?
— Спасибо, сынок, я уже практически здоров, — в свою очередь ответствовал монарх.
— Подозреваю, что у тебя есть ко мне какое-то дело, отец. Угадал?
— Угадал. Возвращайся из Адрианополя[10] сегодня же вечером. Я хочу, чтобы ты лично принял участие в подготовке новогодних торжеств. Ты ведь знаешь, как я ценю твое мнение. В общем, у тебя в запасе еще целых два часа… Что-то не так, сын?
— Нет, папа, все хорошо. Но только… Я ведь уже обещал великому князю Александру быть этим вечером в Царьграде[11].
— Вот как?
— Он устраивает торжества в «Мире Софии», а затем в Босфоре в Александровском дворце состоится бал. Я не смог отказаться от приглашения. Ты уж извини, отец.
— Что ж, Константин, раз дал обещание… Передай наши искренние поздравления Великому князю и Великой княгине. Проводите XX век[12] в радости, ведь это было самое счастливое столетие для всего славянского народа!
Поговорив с сыном, монарх отправился в аудиенц-зал, где его уже ожидали послы и уполномоченные представители. Первым он выслушал доклад губернатора Охриды о беспорядках на южных границах, в который раз учиненных неугомонными албанцами под предводительством вояки-смутьяна Иренка Мивоша. Затем царь принял недавно назначенного экзархом сливенского метрополита. Главнокомандующий болгарским флотом доложил о взятии порта Кавал в ходе совместных маневров с русским флотом. Потом испросили аудиенции послы Великобритании и Сербии… Последним в, казалось, нескончаемой веренице посетителей был уполномоченный представитель Испанской республики.
В полном изнеможении вернулся царь в кабинет. Немного отдышавшись, он надавил кнопку электрического звонка, и мгновение спустя пред монарши очи предстал адъютант.
— Славомир, прикажите запрячь коляску, я еду на прогулку… Не волнуйтесь, врач разрешил. И прошу вас, пока меня не будет, проследите за приготовлениями к вечернему празднеству. Не скупитесь на огни, этой ночью дворец должен сверкать!
— Да, мой государь.
— Кстати, как там наша царица? Справляется с делами без меня?
— Намедни они изволили лично раздавать щедрые подарки бедноте.
Славно! Воистину, друг мой, эта женщина — сама добродетель.
Пойди спроси царицу, не желает ли она сопровождать меня.
Едва за адъютантом закрылись двери, царь перевел взгляд на портрет супруги — женщины истинно русской красоты. На картине она была изображена в стилизованном наряде юостендильской селянки, надеваемом обычно по случаю дворцовых празднеств и других официальных церемоний.
Некоторое время спустя вернулся адъютант и сообщил, что царица утомлена и приносит свои извинения.
— Ну что ж, — только и сказал монарх и направился к выходу.
У дворцовых ворот его уже ожидала коляска, запряженная двумя отменнейшими черными жеребцами — подарок султана.
Погода стояла изумительная, и, подумав, царь решил пройтись пешком. Суетливый адъютант пытался было убедить государя взять с собой телохранителей, однако тот с улыбкой, но решительно отказался.
Одетый в простое платье, вышел царь Иван на празднично сверкающую улицу Царя Освободителя, вдоль которой тянулись ряды роскошно убранных домов.
Миновав старое, почерневшее от времени здание Военного клуба и Дом народного собрания, он остановился у величественной бронзовой статуи императору Александру II, где окруженный молодежью
